От падения в колодец болело все тело, но главным была потребность в воде. Я сделал слабую попытку послать мысль, хотя и опасался, как бы суеверные местные жители немедленно не убили меня.

Разум вокруг меня был. Но как я ни старался из всех моих слабых сил вложить в один из них мысль о моей жажде, о моей беспомощности, здесь не было никого, кого можно было бы удержать достаточно долго, чтобы довести до него мое желание.

Я впал в апатию, неспособный более к борьбе.

Возможно, они даже сочли меня мертвым, когда, наконец, вошли в сарай. Сколько прошло времени, я не знал, но на улице уже стемнело. Меня снова швырнули в телегу. Мы ехали через мостик.

Услышав запах воды, я поднял голову и заскулил, но тут же получил жестокий удар и потерял сознание.

Дневной свет бил мне в глаза, а мои уши оглохли от криков, которых я не понимал. Телега остановилась. Двое мужчин стояли возле меня и рассматривали меня.

— Воды… — пытался я выговорить.

Но из моей широко разинутой пасти вырвался только отчаянный хриплый визг.

Один из мужчин подошел ближе и сказал на ирджарском наречии, на котором я тоже когда-то говорил:

— Барск… Девять весовых знаков.

— Девять?! — взорвался другой. — Ты видел здесь когда-нибудь барска? Да еще живого!

— Пока живой, — согласился первый. — Посмотрим, доживет ли он до завтра. А шкуру можно, конечно, выделать, но много я за него не дам.

— Двадцать.

— Десять.

Их голоса монотонно звучали, колыхались туманным занавесом, упавшим на мои глаза. Мне хотелось уплыть в темноту, которая обещала покой без страданий.

Но меня снова вернули к жизни, когда стащили с телеги и отнесли в более темное место, где сперло дыхание от зловония плохо содержавшихся животных. В моей памяти, как искра, мелькнуло забытое. Я когда-то уже чувствовал подобную вонь. Где? Когда?

Железные тиски вокруг моего горла, жесткие, душащие. Я слабо пытался скинуть их, разгрызть, но меня втолкнули в маленькое темное помещение.

Я оказался в тесной тюрьме, крышка которой захлопнулась. Два отверстия в стенке давали немного света и очень мало воздуха. На полу было немного вонючей соломы — видимо, не один я был пленником. И пахло здесь не только другими телами, но и мыслями, наполненными страхом, ненавистью и отчаянием.

Я кое-как свернулся, положил голову на лапы, ища какое-то облегчение в том, чтобы отключить память, мысли, все окружающее. Я тянул существование, но уже не жил.

Воды здесь не было. Я думал или смутно грезил о воде, о том, как я шел по ручью, и вода бурлила вокруг моих ног, приглаживая мех, и мне казалось, что все это было сном, что никакого мира не существует вне этого тесного ящика.