Конахен опустил листок. На глаза навернулись слезы. Всего два месяца, и жизнь перевернулась. А ведь он, Джозеф Конахен, был на самом острие событий и мог бы не допустить всего этого, если бы…

«Что, если бы?» — спросил какой-то другой голос. Но на этот вопрос Конахен ответить не успел. Сознание услужливо и боязливо блокировало целый пласт воспоминаний. В голове опять полыхнула мощная огненная вспышка, а за ней вновь наступила темнота долгого и глубокого провала. Генерал потерял сознание. Блокнот, раскрывшись, соскользнул на пол.

Очнулся он только два дня спустя. Закатный глаз солнца красно щурился на него из-за полосок жалюзи. Зрение постепенно восстанавливало свою остроту. Половину трубок от него отсоединили, а на голове оставили лишь легкие повязки. Конахен протянул руку к лицу. Под пальцами шуршала двухдневная щетина. Видимо, брили его электробритвой, и то нерегулярно. Под бинтами на голове он нащупал твердую металлическую пластинку. На память пришла запись в медицинском блокноте о повторной черепно-мозговой травме. «Неужели они заделали мне дыру куском металла?» — подумал Конахен. На тумбочке перед ним стояла бутылка с апельсиновым соком и пластиковый стаканчик. «Должно быть, теперь этот сок роскошь», — подумал генерал. Он потянулся к стакану. Непослушные пальцы толкнули стакан, и он, покатившись, упал на пол.

Конахена раздосадовало собственное бессилие. Стакан лежал рядом с кроватью, но дотянуться до него он не мог. «Вот если бы стакан запрыгнул на кровать», — подумал Конахен. «Ты действительно этого хочешь?» — спросил его голос, прочно поселившийся в голове. «Да», — не задумываясь ответил Конахен. Ему хотелось пить, и забавляло, что весь этот диалог в его сознании происходит совершенно серьезно, будто разговор двух независимых сущностей. Генерал откинулся на подушки. В тот же миг стакан подпрыгнул и оказался на кровати.