— А чего вы всполошились? Донес кто?

— Нет. Мы сами выстрелы услыхали. Ты прости меня, мил человек, коли обижу, но личико у тебя распахано — любо-дорого смотреть. Вот так взглянешь, и сразу казнь на лобном месте мерещится.

— Гадаешь, не тать ли я часом?

— Было поначалу, пока вплотную не подошел. С ожогом непонятно, но сабельный удар от работы мастера заплечных дел я отличу.

— С ожогом тоже все просто. Я владел постоялым двором на полпути от Звонграда до Обережной. Места знакомые? Вижу, что знакомые. Так вот, когда гульды пришли, мое подворье пожгли, а семью извели.

— Ладно, чего время терять зря… Дорогу-то знаешь? — ни с того ни с сего спросил капрал.

— Это куда?

— А куда тебе надо. В общем, не маленький, сам разберешься, а нам службу справлять надо. Бывай.

Старший патруля осадил коня, развернулся и порысил в противоположную сторону, взмахом велев остальным двигать за ним. Драгуны молча выполнили приказ, хотя на их лицах застыло недоумение.

— Ворон, а что это было? — не выдержав, спросил капрала один из солдат, весь вид которого говорил о том, что отслужил он ничуть не меньше своего начальника.

— Так мы же вместе были в гостях у Крюкова, когда он с войны возвернулся и застолье устроил.

— Знамо дело вместе. Славно погуляли, — довольно улыбнулся драгун.

— А помнишь, что он сказывал про осаду крепости? Помнишь, как он говорил о трактирщике, который устроил гульдам кровавую баню?

— Да что-то такое вроде припоминаю… Больно много выпито было.

— Стало быть, про то, что того трактирщика изуродовали до звериного обличия, ты не помнишь.

— Хм… Вот про какого-то урода с пожженным лицом помню.

— Ну слава тебе Отец Небесный, хоть что-то помнишь.

— Погоди, так ты думаешь…

— А чего тут думать? Сабельный удар ты сам видел. И то, что рана не застарелая, ясно даже нашему молодняку. И на ожоге кожа еще розовая. Да и тать иначе себя вести станет. Так что все одно к одному.