Пройдя на кухню, он схватил бадейку с колодезной водой, припасенной еще с вечера, отпил… Теплая, зараза. Опрокинул ее на голову. Нет, так не остудить кипящую кровь. Да что же это?! Как такое?! Перевернув в зале пару столов, он грузно опустился на лавку за устоявший и, уперев локти в стол, обхватил голову, взлохматив волосы и с силой сжав виски. Как она могла?!!

— Горазд.

Парень поднял глаза. Взгляд постепенно принял осмысленное выражение, и он сумел рассмотреть братьев, стоящих перед ним единым фронтом. Сколько он так просидел, и самому невдомек.

— Чего вам?

— Мы это… — заговорил Первак как самый старший из них. — Мы еще вчера хотели… А потом подумали, чего на тебя вываливать, чай, с дороги, устал… Ты не подумай, у них ничего такого…

— Сам посуди, — это уже Вторак на помощь брату пришел, — трудно им. И дядьке Богдану, и мамке. А они ить еще и не старые. Чего ты взъярился? Сам-то укатил счеты с гульдами сводить, позабыл, что глава семьи теперь. А дядька Богдан взял на себя заботу о нас и ничего не требовал взамен. Тяжко нам было бы без него, и мамке тяжко. Как без мужика-то в доме?

— А вы, стало быть, не мужики?

— Ты с больной головы-то на здоровую не сваливай. — Младший тоже отмалчиваться не стал. — Что ты про дядьку Богдана плохого сказать можешь? Он со всем уважением. Сам хотел с тобой поговорить, да только не успел малость.

А действительно, что это он? Какое он имеет право винить их? Кабы был жив отец, пусть прикованный к постели, пусть немощный, но жив, — иное дело. А так-то чего… Он ведь и сам Богдана любит, уважает не меньше мальцов, в чем-то и пример с него брал. Тот ведь без лишних слов взял опеку над младшенькими. А ведь это долг старшего мужа в семье. Его, Горазда, долг. Не в чем ему винить Орехина. Подумав немного, Горазд пришел к выводу, что подойди тот, расскажи все без утайки — только порадовался бы и пожелал счастья. От всего сердца пожелал бы. Наверное, дело в том, что как-то неожиданно все получилось. Вот и сорвался, как камень с кручи.

Тяжко поднявшись на ноги, он вышел из-за стола и направился на улицу. Братья хотели было заступить ему путь, но он устало отмахнулся, словно десяток телег в одиночку разгрузил. Те сразу смекнули, что гнев ушел, и, ни слова не сказав, отступились.

Богдана он нашел в мастерской. Тот понуро сидел на колоде, приставленной в угол. На ней деревянные заготовки под токарный станок тесали. Да и вообще, где работа топором, там колода никогда помехой не будет. Подошел и, так же понурившись, встал перед ним:

— Дядька Богдан, ты это… Прости меня… Дурень я молодой, чего с меня взять-то.