— Хорошо, Геннадий, — сказал он штурману. — Отстреливай подвески, и давай прогуляем этих zas» er» as на дно Черного моря.

Ответа не последовало. — Геннадий? Чем ты там страдаешь? — Он подправил зеркало и увидел, что голова Егорова беспорядочно болталась из стороны в сторону. Один из серии резких маневров, должно быть, застал Егорова врасплох и тот потерял сознание от удара головой о фонарь.

Было только несколько действий, которые пилот Мт-179 не мог сделать сам — к сожалению, сброс держателей был одним из них. Стойка потряс Егорова, пока тот не подал признаки жизни.

— Геннадий! — Крикнул он. — Геннадий! Подъем! — Егоров, по всей видимости, не потерял сознание, но определенно был в ауте и не мог ответить.

Определенно требовалось убираться к чертовой матери. Стойка развернул самолет на запад и начал быстрое снижение, надеясь уйти на малую высоту, пока F-16 пытались перегруппироваться. «Tyenee» не был совершенно незаметным самолетом с внешними подвесками, несмотря на то, что они были пусты, но чем дальше он окажется от F-16, тем труднее им будет его обнаружить. А над морем у него будет возможность затеряться среди отражений сигналов радара от…

ДИДЛДИДЛДИДЛ! Не так быстро, подумал Стойка — один из F-16 взял его в захват, держась в сорока километрах позади него. Он увеличил угол снижения, снижаясь на шесть тысяч метров в минуту и достигнув высоты в сто метров над морем менее, чем за минуту. Теперь это будут догонялки. Румынское побережье было в четырехстах километрах впереди. Затем будет примерно сто пятьдесят километров равнины, а затем резко начнутся трансильванские Альпы, среди которых он сможет затеряться. Это будет долгий полет, почти двадцать минут при текущей скорости, но возможно, турецкие F-16 не будут иметь достаточно топлива, чтобы выдержать погоню.

Система предупреждения об облучении не замолкала. F-16 все еще были позади него, примерно в тридцати километрах. Если у них оставались ракеты с радарным наведением, они могли в любую минуту…

ДИДЛДИДЛДИДЛ! — Раздался сигнал предупреждения о ракетной атаке. Стойка вывел двигатели на холостые обороты, отстрелил ложные цели и резко ушел вправо. Он услышал, как голова Егорова ударилась о фонарь и задался вопросом, сколько сотрясений мозга ему еще предстояло пережить…

— Ггдде я… — Простонал Егоров.

— Геннадий! Очнись! — Крикнул Стойка. — Ничего не трогай! Ты меня слышишь? Ничего не трогай! — Стойка знал, что летчик, внезапно очнувшись в кабине после сна или придя в себя после обморока от недостатка кислорода или перегрузки, мог инстинктивно схватиться за что-нибудь — попытаться катапультироваться, сбросить нагрузку или даже заглушить двигатели.