Потом уже Фенимор пытался представить, на что было похоже дальнейшее, и нарисовал себе такую картину: пуля Вобенаки пробила купол марсианской станции, и обёртки дьявольских конфет, пляшущие над их головами, мгновенно высосало в создавшуюся дырочку. И в мире стало светло.

Доктор Вяткин снял очки и стал протирать их носовым платком, и выронил, сначала очки, потом платок.

– Грёбаное исусово дерьмо! – сказал Вобенака по-английски. Усы его стояли дыбом. – Грёбаный ваш двадцатый век от его рождества!

– Я испугался, – сообщил всем доктор. – Я в восемьдесят восьмом тут один в красном кольце с сумасшедшим мертвецом за полгода столько не боялся, сколько сейчас за одну секунду. Извините, шеф, но имел я половым путём ваш вертолёт. Я еду отсюда по земле. Вадик потом поможет мне переправиться за внешний периметр. Я не полечу, – заключил он тоном, проросшим армированием.

Внимательно дослушав доктора, старик Вобенака сделал ещё один фокус: винтовка в его руке превратилась в бутылку, причём винтовки на самом деле больше не было при нём³⁷. Он зажал крышку зубами и прокрутил бутылку.

– Дёрните, док. Хороший глоток вовремя – доктор не хуже вас.

Доктор не стал спорить. Хорошо глотнул. Вернул бутылку, наклонился за очками и платком.

– Хорошо, – сказал капитан. – Wobenaka, would you fly or go with doctor and Vadim?

– I will fly with you, captain. I want to fly. But doctor better be sent with your soldier.

– Let’s go then. I packed your things. Доктор, до свиданья. Вадим, на пару слов, я чуть не забыл.

Он отвёл двумя пальцами за локоть Фенимора в сторонку.

– Первое. Это вопрос. Динозавры – твоя работа?

– За такие скурмачёвские вопросы у нас под газон прячут, – сказал Фенимор с осуждением.

– Ну ясно. С этих-то динозавров вы с «хорошим прапорщиком» свою малину и построили. Я в толк взять никак не мог, а это меня бесит. Ладно. Больше туда не ходи, пожалуйста.

– Куда? – спросил Фенимор.

– Ладно, ладно, я же не выпрашиваю. Я тебе, наоборот, дать кое-что намерен. Это задание, рядовой, внимательней. Придумай, пожалуйста, как ненавязчиво подбросить институтским один маршрут. Я его нарисовал, ты эту бумажку уж не упусти, а лучше перерисуй своей рукой, а мою бумажку похерь.

– Что это? – спросил Фенимор, вникая в схему. С первого взгляда на жирную греческую букву, обозначавшую гитику, он понял, что это в городе, в диких местах, в жилмассиве, между одиннадцатым и первым кварталами, у городского Дома Офицеров. А из-за границы, с самого нижнего кончика Собачинской дуги, стартуя прямо из села, от овощного магазина, пересекая нейтралку в абсолютно неположенном месте, вела к гитике чёткая, уверенная кривая линия.