«…за этих двенадцать половецких женщин прошу только двадцать безанов. Это даром, клянусь Моисеем. И даю ещё этого морава, как подарок… Так он же ослеплён… Зато может петь и играть на дудке… Они вышли на триере, когда мы обогнули Киликию со стороны Гафоса. Был штиль, парус висел, на вёслах нас догнали. Клянусь словом Заратустры, забрали всё, даже амфоры из под оливок… Зато, уважаемый Муслим, не убили и не забрали корабль, как у Изима из Искандерона… Я, как император полумира и всех христиан, не могу дать вашей общине права больше, чем, например… Это породит вражду. А подати вы должны платить. Знаете, сейчас нашей армии на Кавказе нелегко. И нужно нанять много воинов, вместо тех, что легли, отражая аваров…»

«…за этих двенадцать половецких женщин прошу только двадцать безанов. Это даром, клянусь Моисеем. И даю ещё этого морава, как подарок… Так он же ослеплён… Зато может петь и играть на дудке… Они вышли на триере, когда мы обогнули Киликию со стороны Гафоса. Был штиль, парус висел, на вёслах нас догнали. Клянусь словом Заратустры, забрали всё, даже амфоры из под оливок… Зато, уважаемый Муслим, не убили и не забрали корабль, как у Изима из Искандерона… Я, как император полумира и всех христиан, не могу дать вашей общине права больше, чем, например… Это породит вражду. А подати вы должны платить. Знаете, сейчас нашей армии на Кавказе нелегко. И нужно нанять много воинов, вместо тех, что легли, отражая аваров…»

И дальше…

«…мама, я не буду есть эти отруби, они воняют… Другого нет. Твой отец потратил на потаскух всё, что выручил за мои серьги… И сказал тогда Бог Синее Небо, пусть степи ваши будут зелёны, реки полны рыбы, кони сыты, стрелы метки, а женщины плодовиты. А в это время кыпчаки сделали набег на улус Тотора… И тогда Урсум батур…»

«…мама, я не буду есть эти отруби, они воняют… Другого нет. Твой отец потратил на потаскух всё, что выручил за мои серьги… И сказал тогда Бог Синее Небо, пусть степи ваши будут зелёны, реки полны рыбы, кони сыты, стрелы метки, а женщины плодовиты. А в это время кыпчаки сделали набег на улус Тотора… И тогда Урсум батур…»

Потом слух и взор Рагдая стали подниматься навстречу открытому небу и с высоты большей, чем высота полёта птиц, открылся ему великий город, дома и дворцы, толпы на рынках и пристанях, дымы очагов которого складывались в рунический знак, то похожий на «спящий глаз кошки», то на «змею реки» или «крест в круге». Знаки, похожие на древнеругские и те, что чернели на сводах пещеры Медведь — горы в Тёмной Земле, складывались в бессвязные тексты, и всё озарялось вдруг зелёным светом, ужасом, оттого что в письменах всё же был смысл, явный, но отделённый тонкой, неодолимой преградой. Однажды, посреди знака «чрево матери», поднялась исполинская фигура четырёхкрылого существа с головой змеи, шестью человеческими руками, но с узкими когтями рыси. Грудь чудища была покрыта гранитными плитами, а спина и хвост сверкали мехом росомахи. Из жёлтых глаз били прямые молнии, испепеляя окрестные скалы, когти рассекали воздух, и воздух падал вниз, как глыбы льда, из зловонной пасти вырывался ветер, образующий много маленьких смерчей, которые кружились вокруг, втягивая облака, деревья, людей и крыши… Затем наступала короткая темнота.