Рагдай согнулся, установил локоть на колено, положил подбородок на ладонь:

— Дагобер о золоте и Хильперике не знает. Миробад и его франки о золоте не знают. Они идут просто наказать предателя Арбогаста. Ведь он, Арбогаст, безо всяких причин оставил короля и бежит в Нейстрию.

— Хорошая… — начал Вишена.

— Сага? — перебил его вопросом Рагдай.

— Нет, — поспешно ответил Вишена. — Хорошая получается каша, много пшена, сливок, но попадаются и камешки. Они крошат зубы. Клянусь Фрейей, в нашем кулаке глаз Хеймдалля, стража богов.

— Между жерновами? — спросил Креп.

— Да! Мы между жерновами, как вошли в Одру у Шванганга, — ответил Вишена. Лицо его отобразило скорее свирепость, чем тревогу. — Стоило мне побыть больным месяц, и всё спуталось. Сенные головы, пустые тыквы, пустобрехи.

— Умерь свой язык, конунг, — сказал Рагдай так, как если бы он говорил с конём, не дающим копыто под подкову. — Слава богам, что ты не оказался вместе со своими эйнхериями у дуба, когда пленяли короля Дагобера. Это спасло нас всех.

— Не так уж велик подвиг — захватить короля без его людей, — омрачился Вишена. — Славы половина, раз отпустили его без выкупа.

— Хорошо, что ты болел. Мы получили жизнь взамен короля. И твою жизнь тоже, Вишена Стреблянин, — ухмыльнулся Рагдай.

— Боюсь я одного. — Конунг выпрямился, упёр руки в пояс. — Смерти бесславной, одинокой, пустой…

— Самой славной была бы смерть тогда, когда ты с Эйнаром, рукой, не знающей Покоя, разбудил сторожа Медведь горы, нарушив покой Матери Матерей, — усмехнулся Рагдай. — Куда уж славней: умереть, сражаясь с богами.

— Только глупец, клянусь хитростью Локи, будет сражаться с богами, — нашёлся конунг. — Это смешно. Богам достаточно сидеть и смеяться над безумным.

— Ладно, Вишена. Смотрю, ты стал прежним, — махнул рукой Рагдай. — Иди… Видно, ничто в рассказе моём не смутило тебя.

— Мне франконские распри не помеха. Мы пройдём, как верёвка через глаза форели. Если…

Вишена почесал висок.

— Если? — переспросил с интересом Рагдай.

— Если об этом золоте не узнают боги. — Вишена развёл руки. — Локи с Одином знаешь какие. Когда Локи украл ожерелье Брисингамен у Фрейи, дочери Ньерда и Скади, дочери великана Тьяцци, которого убили асы, он превратился в тюленя, этот Локи.

— Говорить ты стал больше, — заметил Креп.

— Вот. Верно. Не целился, а попал, — кивнул огорчённо Рагдай. — Не знай, кроме нас, никто о золоте, всё было бы просто. Но кроме нас многие знают. Смотри, как идёт Арбогаст: лесом, полем, вброд, не вброд. Не опасается. Словно есть над ним защита. Торопится… Монах Руперт заглядывал нам в глотки, прибегал, убегал. Потом его выкрали. Решму, странного товарина, будто убитого Стововом, видел я на Одре у Вука. Что за чёрные люди искали Крозека, убили Гура? Так много золота, а Дагобер не знает о нём. Иначе оставил бы аваров и всеми своими силами бросился в погоню. Кто сделал так, что люди со знанием не дошли до короля? Короля, знающего, что сегодня утром ел майордом Пиппин и кого затащил под полог герцог Отт. Кто это делает. Папа Григорий? Воскрешённый товарин Решма? Убийцы Чин Дэ? Сколько ещё аваров знает о золоте?