– Уонда Лесоруб! – гаркнула Лиша, и девушка подскочила. – Впредь не смей так называть моего ребенка!

– Я не хотела…

Лиша скрестила руки:

– Хотела.

Уонду, казалось, вот-вот вырвет.

– Госпожа, я…

– На сей раз я прощу, – вставила Лиша, когда та запнулась. – На сей раз, за любовь, которой я тебе обязана. Но больше – нет. Если я захочу, чтобы ты или кто-нибудь еще влез в мои дела, я дам тебе знать. А до того буду признательна, если ты не будешь совать нос, куда не просят.

Великанша кивнула и сжалась, как подросток, которым она была в душе.

– Да, госпожа.

Когда они добрались до дома, стемнело полностью, но двор кишел подмастерьями и травницами, подтягивались меченые дети. Стоячие места остались только в операционной, где Вика учила метить плащи-невидимки. Лиша хотела, чтобы до конца зимы такие были у всех травниц и подмастерьев в Лощине.

Вика сидела возле ораторской трибуны и рисовала метки на тонком пергаменте оптической камеры. Зеркала и линзы проецировали изображение на экран, а сотни женщин копировали образцы в меточные книжки.

– Дети еще собираются, – сказала Уонда, – а Рони и девочкам понадобится время, чтобы установить весы и грузы. Почему бы не вздремнуть? Я постучусь, когда вы понадобитесь.

Лиша посмотрела на нее:

– Что, никакими выговорами тебя не проймешь, так и будешь теперь меня опекать, как мамаша?

Уонда беспомощно улыбнулась:

– Простите, госпожа. Похоже, нет мне удержу, коли кое-что вызнала.

Лиша пожалела, что говорила с девушкой столь резко. Пусть Уонде всего шестнадцать, она несла бремя взрослой ответственности с грацией, доступной немногим, сколько бы им ни было лет. Под присмотром Уонды Лиша ничего не боялась.

– Прости, Уонда, что я набросилась на тебя, – сказала она. – Ты всего-навсего заботишься обо мне, и я тебя за это люблю. Ты стоишь на своем, даже когда я…

– Упряма, как скальный демон? – подсказала Уонда.

Лиша против желания рассмеялась: