– Мне известно, что ты делал, – перебила она. – Сердце твое на месте, а язык – нет. Я пойду, куда захочу, и Уонда – тоже.

– Это будет потеха, – сказала Кендалл. – Я знаю десяток песен об энджирсских публичных домах, но в жизни не думала там побывать.

– И не побываешь. Дживах сен не место в доме хисах. – Аманвах бросила взгляд на Колива. – Как и шаруму.

– Да ладно, Уонда же идет! – начала Кендалл, но Сиквах шикнула на нее, и та, раздосадованно выдохнув, сдалась и скрестила руки.

Аманвах обратилась к Рожеру:

– Но ты считаешь свою дживах ка дурой, муж мой, если думаешь, что я позволю тебе войти в такое место без меня.

К удивлению Лиши, Рожер поклонился жене:

– Разумеется. Учти, пожалуйста, что я бывал там в детстве, и только в детстве. Я не ведал страсти.

– И не изведаешь, – кивнула Аманвах.

– Дама’тинг, я обязан… – начал Колив.

– Ты обязан делать, что тебе велено, шарум, – холодно сказала она. – Я бросила алагай хора. Сегодня ночью мне ничто не грозит.

Дозорный воздержался от дальнейших протестов.

– Никаких карет, – сказал Рожер, когда они покинули лечебницу Джизелл через задний ход.

– Почему нет? – недоуменно спросила Лиша. – Закон не запрещает ездить ночью.

– Да, но и не разрешает. Нас заметят, а мы направляемся в место, где нам нечего делать.

– Ты же вроде сказал, что бордель потайной, – напомнила Лиша. – Если о его существовании никому не известно…

– То люди увидят кареты гостей из Лощины у пансиона госпожи Джессы для одаренных барышень, – договорил Рожер. – Что будет еще занятнее.

– Что такое пансион? – спросила Уонда.