Промахиваться нельзя, я не имею права отпустить этого гада. И дело тут даже не в мести за Дока, я не знаю, какие гадости может устроить нам этот человек, если сбежит в лес.

Целилась в середину фигуры, но стрела почему-то ударила ему в бедро самую капельку выше колена. Одноухий с воплем повалился, тут же вскочил, сильно подволакивая ногу, продолжил двигаться в том же направлении. И почему-то не прямиком к лесу, а к дороге. А там, на полпути к вагончику, где мы недавно устроили ловушку на мертвяков, корчился на земле Зеленый Платок. Свернувшись калачиком, он прижимал руки к нижней части живота и то вскрикивал, то рыдал, то противно и громко скулил. Должно быть, Ханна все же достала его из своего чуть ли не игрушечного оружия. В горячке успел выскочить и прилично отбежать, но затем его накрыл шок.

У меня не было запасных стрел, остались в доме, и я не стала за ними возвращаться. Есть руки, есть ноги, мне всего-то надо обогнать одноухого, добраться до Зеленого Платка и завладеть валяющимся на земле обрезом.

И я помчалась.

Вот только зря, потому что этот уродец оглянулся и, несмотря на торчащую в ноге стрелу, припустил с такой прытью, что я этого никак не ожидала.

Мне, конечно, стоило развернуться и помчаться в дом, но я в азарте схватки неотрывно зависла на идее обгона и потому слишком поздно осознала, что мои расчеты ошибочны.

Этот урод опередил меня всего-то шагов на шесть-семь, бухнулся на песок с диким криком, потому что стрела при этом сильно согнулась в ране, прибавив тех еще ощущений. Но это его не остановило, он перекатился на спину, присел, опираясь на руку, и я обнаружила, что стою от него в трех метрах и уже второй раз за этот бесконечно затянувшийся день смотрю в темное дуло обреза.

– Мелкая тварь, – сквозь зубы процедил одноухий в тот миг, когда я обманно дернулась влево, а сама сиганула вправо.

Грохнуло сразу два выстрела – пистолетный хлопок позади, и громкий, чуть ли не в упор, мне в лицо. Чудом не заехав головой в клумбу, устроенную в автомобильной шине, я кувыркнулась через нее, успев при этом увидеть, что одноухий застыл в той же позе, но в меня больше не целится, и к тому же со скулой у него случилось что-то крайне дурное.

Еще один пистолетный выстрел, и еще. Обернувшись, увидела Тину. Она выглядела страшно – в сгорбившейся фигуре не осталось ни капли женственности, лицо окровавлено и перекошено в зверской гримасе, которую я у нее никогда не наблюдала: там переплелись и боль, и ярость, и торжествующее злорадство.

– Сдохни! Сдохни! – орала она при каждом выстреле, быстро надвигаясь на одноухого.