Я приготовился снова услышать крик корабля, но вместо этого прозвучал низкий, долгий плач, перебравший своими когтями все мои сухожилия и ребра. Поющие ветви уловили напев и воспроизвели его в более высокой тональности, на этот раз уже не в виде слабого эха, а громко и отчетливо.

За моей спиной раздалось шипение. Повернувшись, я увидел, что Вардани на что-то смотрит – так, будто не может поверить своим глазам. Проследив направление ее взгляда, я увидел ту самую тень, что приметил раньше. Отчетливо различимая, она порхала вдоль верхнего края инфодисплея.

– Что… – голос Хэнда оборвался, когда слева появилась вторая тень, на несколько мгновений присоединившись к танцу первой.

К тому моменту я уже все понял, и, как ни странно, первой моей мыслью было, что уж Хэнду не пристало так удивляться, что он должен был догадаться раньше.

Первая тень нырнула вниз и описала круг возле трупа марсианина.

Я повернул голову к Вардани и поймал ее изумленный, неверящий взгляд.

– Нет, – практически одними губами прошептала она. – Этого не может быть.

Однако же могло.

Они появлялись со всех сторон, поначалу по одному-двум, поднимаясь по прозрачным стенам купола и неожиданно отслаиваясь от плоскости, обретая трехмерность с каждой новой конвульсией корабля, ведущего битву с врагом. Они ныряли вниз, затем снова воспаряли и начинали кружиться вокруг центральной конструкции. Казалось, нас они совсем не замечают, но все же ни разу никого не задели в полете. Инфосистема никак не реагировала на их присутствие, не считая мелкой ряби на дисплеях, когда они касались купола или даже пролетали насквозь, оказываясь в открытом космосе. Из трубы, через которую мы вошли на платформу, выпархивали все новые тени, поднимаясь. Наверху становилось тесновато.

Звук, который они издавали, был тем же самым плачем, которым только что разразился корабль, тем же самым причитанием, что выпевали поющие ветви, тем же самым несущим сигналом, что я слышал в коммуникаторе. В воздухе витал легкий аромат горчицы и вишни, но теперь к нему примешивался запах гари и ветхости.

Гиперпространственные искажения рвали на части космос вокруг нас, щиты снова активировались, поменяв цвет на фиолетовый, корпус корабля беспрерывно сотрясался отдачей орудий. Все это меня уже не волновало. Я больше не испытывал физического дискомфорта, если не считать тяжести в груди и давящей боли в глазах. Платформа, казалось, раздалась вширь, и все стоящие на ней отодвинулись так далеко, что больше не имели никакого значения.

Неожиданно я понял, что и сам захожусь в рыданиях, что стенки моих носовых пазух сокращаются в конвульсиях бесслезного плача.