– Да не особенно надеялся.

Наш смех оборвался. Его лицевая пластина поднялась, и передо мной возникло его лицо. Под глазами залегли тени. Похоже, даже за то недолгое время, что он провел, выслеживая меня в лабиринте марсианского корабля, он порядком вымотался.

Я напряг ладонь, всего один раз, в слабой надежде, что пистолет Ломанако не залочен персонально на него, а способен взаимодействовать с любой ладонной пластиной «Клина». Каррера заметил мой жест и, отрицательно качнув головой, бросил интерфейсник мне на колени.

– Все равно разряжен. Держи, если хочешь, – некоторым помогает иметь при себе оружие. Чувствуют с ним себя лучше. Наверное, оно им что-то заменяет. Руку матери. Или собственный член. Не хочешь принять смерть стоя?

– Нет, – мягко ответил я.

– Может, откроешь шлем?

– Зачем?

– Просто предоставляю тебе такую возможность.

– Айзек… – я кашлянул.

В горле словно засел комок ржавой проволоки. Слова с трудом процарапывались наружу. Произнести их вдруг показалось чрезвычайно важным.

– Айзек, прости.

Прощения просить будешь потом.

Эти слова всплыли в голове, как подступившие к глазам слезы. Как волчье рыдание, вырвавшееся из груди, когда погибли Ломанако и Квок.

– Хорошо, – сказал он просто. – Но немного поздно.

– Видел, что находится за твоей спиной, Айзек?

– Видел-видел. Впечатляющий, но очень мертвый. И никаких призраков, – он сделал паузу. – Еще что-нибудь хочешь сказать?

Я покачал головой. Он поднял «санджет».

– Это тебе за моих убитых людей, – сказал он.

– Да взгляни же ты на него, твою мать! – воскликнул я, вложив в крик всю силу убеждения посланника, и на какую-то долю секунды его голова дернулась. Я вскочил, распрямляясь в экзокостюме, как пружина, метнул интерфейсник под открытую лицевую пластину, пригнулся и бросился на него.