Я прислушался к просьбам системы.
– Белки, углеводы. Всё.
– Занимайся своей… Раной. Нельзя, чтобы люди тебя видели. – И Тамара отвернулась.
Лешка протянул мне брикет сухпайка. Я механически сжевал его, и система, получив необходимый материал, принялась заращивать рану. Вспухла белая пена, заполняя шрам, края шрама потянулись друг к другу, вытесняя из себя светло-алую жидкость, похожую на гной.
– Тамара Михайловна! – По лестнице застучали шаги. Голос очень знакомый…
– Тамара Михайловна! Ой, ё… – Скитальский, войдя в комнату, огляделся, споткнулся взглядом об меня и отшатнулся, опершись о дверной косяк, и существенно побледнел. Сглотнул, и, отвернувшись от меня, посмотрел на Тамару.
Ленка вошла за ним, внимательно глянула на меня.
– Тамара Михайловна, тут множественные следы оборотня… – сказал Скитальский.
– Да знаем уже, – буркнула Тамара. – Сказала же, никого не пускать…
Края раны сошлись, я промокнул впитывающей салфеткой из медицинской аптечки выделившуюся жидкость. От раны остался длинный и тонкий шрам, белесая нитка на сером фоне там, где сомкнулись края псевдоплоти. Серый фон постепенно рассасывался, светлел, розовел. Через плотную кожу проступали небольшие светлые волоски. Вдруг разом набухли и опали поры кожи, и все.
– Живой? – Ленка подошла поближе, бесцеремонно раздвинула разлохмаченные края комбеза. Тонкая нитка шрама не исчезла, разве что чуточку посветлела и уже не так сильно выделялась.
– Живой. – Я отодвинул ее руки.
Я прижал к краям разрыва комбинезона герметичный пластырь. Зашипело, пластырь полимеризовался. Конечно, климата и брони там нет, но пока что сойдет. Пару минут только постоять, не двигаться, чтобы волокна склеились.
– Одного оборотня, Тамара Михайловна, – повторил Скитальский, старательно не касаясь меня взглядом. – Одного, но какого! У него мех белый!
– Белый волк? – немного удивилась Тамара. – Я думала, что таких вообще не бывает…