– Долг платежом красен. Я же с процентами вернул, – произнес стрелок. Окинул меня взглядом, пыхнул сигаретой, которую не выпустил во время схватки с кровохлебом.

– Ну, чего уставился? – с ухмылкой спросил он.

Я чувствовал, как улыбка раздирает мне рот. Что ответить? Нет, неделю назад я бы так и заявил, что рад до потери сознания. Но это неделю назад, очень тяжелую неделю.

– Думаю, – произнес я, стараясь не засмеяться. – Где ж ты так долго пропадал, Трофимыч?

7

7

– Да, натворили вы шороху. Взбаламутили всю Границу.

Трофимыч приспособил ящик под сиденье и, выпрямив ноги, смотрел в костер. Я вытащил из Хибары все что горит, и костер запылал с новой силой. В Хибаре даже обнаружился топор и лопата со сломанной ручкой. Наступила глубокая ночь, хрупкий свет луны с трудом пробивался сквозь низкие тучи.

Крыса сидел на земле, согнув больную ногу, и качался, стараясь убаюкать боль.

– Одну открывать? – спросил я сталкера, держа банку тушенки.

– Давай две. Воды нет?

– Нет, – ответил я. – Две, это все банки.

– А куда ее беречь? Теперь путь только домой, на блокпост, – удивился Трофимыч.

Он постарел за эти сутки. Грязная тряпка украшала его голову, накрученная в несколько слоев, скрывала рану на затылке. Бушлат перестал служить примером чистоты. Ружье он прислонил рядом с собой и периодически печально вздыхал.

– Что к бару не пойдем? – удивился я.

Трофимыч усмехнулся. Прикрыл ладонью левый глаз, потом – правый. Еще раз вздохнул.

– Растешь. Еще в схроне, ты бы орал, идем в ночь, идем прямо сейчас. Сдадимся первому же патрулю.

Он помолчал и добавил:

– Хлеба тоже нет?

Я пожал плечами. Нож Унылого, оттертый от грязи, с визгом вскрывал жестяную банку. Саму банку я приставил на плечо Крысе. Не сильно удобно. Запах тушенки вырвался на волю, но вонь перебить не мог. Странно, «кровохлеб» лежит далеко, а несет от него не мерено. Беззлобно пнул солдатика.