Голд замолчал, а викарий удивленно переспросил:
– Я не понял, вы переселились в собаку?!
– Да, друг мой, – с усмешкой кивнул доктор.
– Но как же? Ведь вы не держали ее за руку… то есть за лапу.
– На мое счастье, оказалось, что заклинание действует при малейшем прикосновении. Она вцепилась в меня зубами, и оно сработало.
– Чудеса, – потрясенно прошептал священник. – Вы были собакой – невозможно поверить!
Рассмеявшись, Голд развел руками:
– Признаться, сейчас я и сам не очень в это верю. Но что было, то было.
– Что же случилось дальше?
– Да, собственно, ничего. Я покрутился еще немного в Кремле, пытаясь разузнать новости, услышал, что Марину бояре не тронули, и покинул Москву. Царем после меня стал… да, именно, Василий Шуйский, негодяй и отравитель, и свои любимые методы он использовал и на престоле.
– А что стало с Мариной?
Голд горько усмехнулся:
– Эта честолюбивая дама отказалась возвращаться в Польшу, видать, не могла представить себе, как царица московская вновь станет подданной польского короля. Через несколько месяцев поползли слухи, что я выжил, и появился самозванец, выдававший себя за спасшегося царя Димитрия, то есть за меня. И представьте, Марина уехала к нему, признала его мужем и вместе с ним боролась против Шуйского за престол.
– Да уж, – вздохнул викарий, – настоящая авантюристка. Неужели вы этого не понимали, когда добивались ее любви?
– Прекрасно понимал. Поверьте, я ни на секунду не заблуждался – единственной причиной ее согласия выйти за меня было желание стать царицей. Конечно, мне было больно это сознавать, но я слишком любил эту даму и не мог отказаться от нее.
– Понимаю. А что же стало с вами?
– Я направился на запад, в Европу, подальше от опасной Руси. Бежал, питаясь отбросами на придорожных постоялых дворах и заодно прислушиваясь к разговорам. Вот такая ирония: жажда власти привела меня в Москву, сделала самым могущественным человеком на свете, а покидал я эту землю в образе жалкой, облезлой собачонки.
– Что ж, греховные стремления и помыслы до добра не доводят.
– Позже я сотни раз прокручивал в голове этот год, – вздохнул доктор, – и не мог понять, что со мной произошло в то время. Власть настолько вскружила мне голову, что я стал отвратительным мерзавцем, противным и Богу, и людям. Поверьте, Джон, мне нелегко было рассказать вам об этом…