– Это не значит, что у тебя на них меньше прав.
– Мне они не нужны. Я просто не хочу, чтобы они принадлежали
– Какая роскошь – отказываться от роскоши. – Каз засунул пачки в карманы.
– Как бы я руководил этой империей? – спросил Уайлен, бросая пипетку в сейф, чтобы сжечь. – Я не могу прочесть ни гроссбух, ни коносамент[4]. Не могу написать закупочный заказ. Мой отец во многом ошибается, но он прав насчет меня. Я был бы посмешищем.
– Так заплати тому, кто выполгит эту работу за тебя.
– А ты бы так сделал? – поинтересовался Уайлен, выпятив подбородок. – Доверил кому-то знание, секрет, который может уничтожить тебя?
«
Он быстро пролистал гроссбух и ответил:
– Когда люди видят калеку, идущего по улице и опирающегося на трость, что они чувствуют? – Уайлен отвел взгляд. Люди всегда так делали, когда Каз упоминал о своей хромоте, будто он не знал, кем являлся или каким его видел мир. – Они чувствуют жалость. А что они думают, видя меня?
Уголки губ Уайлена приподнялись.
– Что им лучше перейти на другую сторону улицы.
Каз швырнул гроссбух обратно в сейф.
– Ты слабый не потому, что не можешь читать. А потому, что боишься, что люди увидят твою слабость. Ты позволяешь стыду решать за тебя, кто ты такой. Помоги мне с картиной.
Они вернули портрет на место на зияющей дыре в сейфе. Мартин Ван Эк смотрел на них с осуждением.
– Подумай об этом, Уайлен, – сказал Каз, поправляя раму. – Стыд набивает мне карманы, стыд приводит в Бочку все больше простофиль, готовых натянуть маски, лишь бы получить желаемое, но чтобы никто об этом не узнал. Мы можем перенести все виды боли. Но именно стыд пожирает людей целиком.
– Какие мудрые слова, – произнес голос из угла.
Ребята резко обернулись. Лампы ярко загорелись, наполняя комнату светом, и из ниши в противоположной стене, которой не было там раньше, вышел человек: Пекка Роллинс с самодовольной улыбкой на румяном лице, окруженный группкой Грошовых Львов с пистолетами, кастетами и топорищами.