Она была далека от этих забот. В животе играл оркестр. В городе имелись бесплатные столовые, но стоило ей сунуться в первую, как она заметила Тонка Фаха, который лениво расположился в дверях напротив. Она развернулась и бросилась прочь в надежде, что ее не увидели. По той же причине она не осмеливалась покинуть город. У Дента наверняка были подручные, следившие за воротами. Да и куда ей податься? У нее не хватит продовольствия для возвращения в Идрис.

Возможно, уйти все же удастся, если она сумеет накопить достаточную сумму. Это было трудно, почти невозможно. Разжившись монетой, она всякий раз тратила ее на еду и ничего не могла с собой сделать. Все прочее казалось неважным.

Она успела отощать. Желудок вновь подал голос.

И потому она, потная и чумазая, так и сидела в убогом рубище. На ней по-прежнему были только нижняя рубашка и шаль, хотя от грязи стало трудно понять, где кончалась материя и начиналась кожа. Ее былой высокомерный отказ носить что-либо, кроме элегантных платьев, теперь представлялся диким.

Она встряхнула головой, пытаясь изгнать туман из мыслей. Неделя, проведенная на улице, казалась вечностью, однако Вивенна понимала, что только начала приобретать опыт нищенства. Как выживала беднота, ночевавшая в переулках, ежедневно попадавшая под дождь, вздрагивавшая от каждого шороха, голодная настолько, что соблазнялась помоями из канав? Вивенна попробовала последние. Ей даже удалось кое-что удержать в желудке.

Кто-то встал рядом. Она подняла глаза и жадно выставила ладонь, но вскоре сообразила, какие на мужчине цвета. Желтый и голубой. Городская стража. Она вцепилась в шаль, запахнув ее туже. Вивенна понимала, что это глупо, – никто не знал о хранимых в ней дохах. Движение вышло неосознанным. Шаль была ее единственным достоянием – жалким, однако какие-то оборванцы уже пытались украсть и его, когда Вивенна спала.

Стражник не прикоснулся к шали. Он только ткнул в нее дубинкой.

– Эй, – сказал он. – Проваливай. На этом углу нельзя клянчить.

Объяснять он не стал. Эта публика никогда не объясняла. Стражники, очевидно, знали, где можно и где нельзя сидеть нищим, но никто не удосуживался тех просветить. Законы были ведомы господам и богам, а не черни.

«Я уже начинаю считать господ существами другой породы».

Вивенна встала, на миг ее затошнило и голова закружилась. Она прислонилась к стене здания, и стражник снова поторопил ее дубинкой.

С понуренной головой она побрела в толпе, хотя большинство прохожих старалось держаться подальше. По иронии они освобождали место именно теперь, когда ей было все равно. Она не хотела думать о том, как от нее пахнет, хотя людей, наверное, отгонял не столько смрад, сколько страх быть ограбленными. Они напрасно тревожились. Она не умела ни срезать кошельки, ни шарить по карманам и не могла допустить, чтобы ее схватили при подобной попытке.