— У него есть проверенные люди в соседних городах.

— В каких?

— Ты хочешь от меня слишком многого, — насупился Знахарь. — Я здесь на тех же основаниях, что и остальные. Мне Председатель и Рогволд не докладываются.

— Я же не заговорщик какой-нибудь, — успокоил его Молчун. — Просто хочу разобраться, где оказался.

— Во многой мудрости многие печали. Кто умножает познания, умножает и скорбь.

— Экклезиаст.

Вырвалось это спонтанно. Молчун прикусил язык, но было поздно. Знахарь встрепенулся и с подозрением воззрился на него.

— Неужели читал? — строго спросил он.

— Даже не знаю, — Молчун судорожно соображал, что ответить.

— А с дядей часто видитесь? Он тебе помогает вспомнить?

— Да почти и не встречаемся. Председатель почему-то не очень ему доверяет. Не разрешает нам общаться с глазу на глаз. Так что у нас случаются короткие свидания, как у заключенных, под присмотром Рогволда.

— Я подумаю, что с этим можно сделать, — протянул Знахарь.

* * *

В родительский день Колония оживленно гудела. Впору сравнить с потревоженным ульем, но испещренная сетью тоннелей гора больше напоминала муравейник.

Василий с кислой физиономией периодически мрачно вздыхал и старательно полировал щеткой утратившие форму ботинки. Он что-то бубнил, но разобрать можно было только отдельные слова, типа «счастливчики», «сволочи» и «не пойду». Поведение его не было удивительным. Молчун успел вдоволь наслушаться его нытья: ему, Василию, видать, никогда не выслужиться, не ценит его Председатель, а сам только требует и торопит, чтобы поскорей закончил книгу, так и говорит, мол, давай, чернильница, сублимируй, воздержание полезно для творческого процесса, а уж как допишешь, так сразу будут тебе и почет, и уважение, и женская ласка. Только можно ли верить словам Председателя? Обещания он дает многим, особенно гвардейцам Рогволда, а женщин, в особенности, молодых и симпатичных, в Колонии по пальцам пересчитать можно! По секрету, Василий признался, что ему мила лишь одна из них, черноглазая Нина из Красноярска. Она в Колонии недавно, но в родительские дни уже выставлялась. Пока бог миловал — не понесла.

Натянув штаны, Молчун подошел к рукомойнику. Из-за повязок на ладонях обычный утренний моцион требовал определенной ловкости и сноровки. Он сполоснул рот и причесался, стараясь представить цельную картину из фрагментов своего отражения в крошечном ручном зеркальце.

— Значит, Нина о твоих чувствах не догадывается?

— Конечно, нет.

— Тогда, может быть, она и о твоем существовании не знает?

Василий проверил, насколько чисто блестит ботинок, и поставил его на пол.