«Горничная», ее сестры, братья и тетки заполонили всю полосу. И у них был все тот же товарный знак – ядреная девка с метлой, – который я придумал когда-то для нашего фирменного бланка. Я даже слегка пожалел, что с такой поспешностью избавился от своих акций «Горничная, инкорпорейтед», похоже, что теперь они стоили гораздо больше, чем все мои остальные ценные бумаги, вместе взятые. Нет, неверно. Не избавься я от них вовремя, парочка ворюг свистнула бы их у меня и стерла бы передаточную надпись. Как бы то ни было, акции получила Рикки, и если она с их помощью разбогатела – слава богу. Более достойного человека и представить трудно.

Я сделал в блокноте отметку: выяснить не откладывая, что стало с Рикки. В этом мире она была единственной, кто оставался у меня от прошлой жизни. И это многое для меня значило. Милая маленькая Рикки! Будь она лет на десять старше, я бы и не взглянул на Белл… и не обжегся бы.

Прикинем, сколько ей сейчас лет? Сорок, нет, сорок один. Трудно представить, что Рикки теперь сорок один год. Впрочем, это было не так уж много для женщины и в мое время, а тем более – сейчас. Иной раз и вблизи не отличишь сорокалетнюю от восемнадцатилетней.

Если она разбогатела, я позволю ей угостить меня, и мы выпьем за упокой удивительной души нашего дорогого Пита. А если что-то не получилось и, несмотря на подаренные мной акции, она бедна, тогда, черт возьми, я женюсь на ней! Да, женюсь. И не важно, что теперь она лет на десять старше меня. Поскольку я обладаю удивительной способностью совершать глупости, мне просто необходим был кто-нибудь постарше, чтобы присматривать за мной и вовремя останавливать, – вряд ли кто сможет с этим справиться лучше, чем Рикки. Ей еще не исполнилось и десяти лет, а она уже по-детски серьезно, но весьма умело заботилась о Майлзе и вела хозяйство; должно быть, и в сорок она все такая же, только добрее и мягче.

Впервые после пробуждения я почувствовал себя уверенно: я теперь не был одинок в незнакомом мире. Рикки была ответом на все вопросы и решением всех проблем.

И тут внутренний голос сказал мне: «Послушай, болван! Ты не можешь жениться на Рикки. Еще тогда было ясно, что она будет симпатичной девушкой; теперь она уж наверняка лет двадцать замужем. У нее, верно, четверо детей… и старший сын выше тебя ростом… и, конечно, муж, который не будет в восторге от старого доброго дяди Дэнни».

Я слушал, что мне говорил внутренний голос, и у меня потихоньку отвисала челюсть. Потом я попытался слабо возразить: «Ладно, ладно, поезд опять ушел. Но я все равно разыщу ее. Не убьют же меня за это. В конце концов, кроме меня, она была единственной, кто действительно понимал Пита».