В камеру вошли генерал, трое офицеров, два психика и специалист по ТП. Кэрд лег на кушетку, как ему было приказано. Специалист, женщина средних лет, брызнула аэрозолем ему в лицо. Он погрузился во мрак, заранее зная, что будет отвечать. Если ему зададут какие-то неожиданные вопросы, тоже не беда. Его подсознание сработает и ответит так, как ответил бы он в полном сознании.

На этот раз его сознание не отключилось полностью, как при каменировании. Ему снился сон.

Кэрд знал, что это сон. Знал он также, что делает то, чего не собирался делать и чего ему вовсе не хотелось.

Что-то — нечто — овладевало им. Он был бессилен остановить это что-то. Он, который всегда полностью держал себя в руках, за исключением одного-единственного раза в Манхэттене, теперь уступал какому-то чуждому существу или некой мятежной части своего «я».

Нравилось ему это или нет, а ему это определенно не нравилось, он превращался в новую личность.

Он бился с охватившими его мощными нитями, словно муха, попавшая в паутину.

Ночь у него внутри озарилась по краям бледно-фиолетовым цветом, хотя, строго говоря, никаких краев там не было. Это был рассвет без солнца, если не предположить, что солнцем был его мозг. Свет медленно распространялся наружу — и одновременно внутрь, — пока тьма не полиловела; лишь в несуществующей середине осталась неровная глыба, черная, как базальт. Края поля пришли в движение. Там пульсировала фиолетовая субстанция чуть более темного оттенка, создавая конические фигуры, прямоугольные фигуры, зубчатые фигуры. То были, как смутно сознавал Кэрд, его прежние «я», стремящиеся вырваться. Их усилия увеличивались, когда он сознательно пытался сформировать новую личность, в момент его наивысшей силы и наивысшей слабости.

Слабые голоса доносились сверху, хотя там не было верха. Он узнавал их, несмотря на их еле слышное звучание. Настоящий Кэрд, Тингл, Дунский, Репп, Ом, Зурван, Ишарашвили. И последний — Дункан. Кэрд не слышал, что они говорят, но понимал их тон. В нем была ярость, разочарование, требование позволить им жить полной жизнью, дать овладеть его телом и разумом. Это было невозможно. Только один мог полностью обладать и управлять этой телесной оболочкой, при рождении названной Кэрдом.

«Мне придется убить их всех», — подумал теперешний Кэрд.

Черная глыба в центре начала источать фиолетовый цвет, уменьшаясь при этом. Она таяла, а фиолетовое поле вокруг становилось все темнее, фигуры по его краям набухали, и голоса крепли. Кэрд с трудом отражал натиск грозных форм. Единственный, чьи слова он различал, был Дункан — потому, что он все еще оставался Дунканом. Отчасти, во всяком случае. Дункан был самым сильным его противником. Кэрд начинал паниковать. Он понимал, что, если сейчас он не победит, больше ему не подняться. И те, другие, тоже понимали, в каком он опасном положении, как он хрупок и открыт.