Штефан достал из ящика небольшой металлический сосуд с крышкой на резьбе и положил его на стол перед Книжником.

– Я подумал, что ты захочешь взять ее с собой.

Книжник посмотрел на металлический пенал, и Штефан увидел, как под белой щетиной на его щеках сыграли желваки.

– Спасибо, – выговорил он слегка севшим голосом и откашлялся. – У меня другая идея. Пойдем.

Они вместе прошли освещенным коридором и остановились в знакомой Книжнику комнате, перед фотографией в потемневшей от времени латунной рамке.

– Он ждал дольше, – сказал Книжник и поставил металлическую урну рядом с первой. – В конце концов, все должны вернуться домой. Особенно те, кто обещал вернуться…

Постскриптум

Постскриптум

Обычно фолкен не охотился над этими землями. Здесь не росла трава и трудно было высмотреть на красной пыльной земле не то что жирного рэббита, но даже мауса средних размеров. Но сегодня птица уловила движение на пределе возможности своего зрения, и отклонилась от обычного маршрута.

Это было ошибкой, но фолкен не сразу сообразил, что видит не добычу, а небольшую тележку, достаточно шустро катящуюся по двум железным полосам, пересекающим пустыню. Сверху фолкен видел всю картину, охватывая бесплодные пыльные поля до самого горизонта. Он видел тележку и пару двуногих существ на ней, качающих рычаг вперед-назад. Он видел странную конструкцию – мост, переброшенный через каньон, где далеко внизу бежала отравленная вода. Он видел железные полосы, которые, пройдя через мост, уходили на запад, в холодные западные земли, откуда летели белые мухи и дули ледяные, безжалостные ветра.

И еще он видел двуногого, который брел за тележкой с упорством преследующего добычу вольфодога. Близился полдень и над пустыней вовсю светило обжигающее солнце, но двуногий был одет в странный костюм, закрывающий все тело и голову. Птица сделала несколько кругов над идущим, издала протяжный крик, двуногий поднял лицо к небу и лучи отразились в двух круглых стеклах, заменяющим ему глаза.

Двуногий остановился. Он тяжело дышал, пот заливал ему глаза, он долго колебался перед тем, как снять с головы маску, но все-таки снял.

Бегун – а это был он – вытер лицо грязной тряпкой и сделал несколько жадных глотков из пластиковой бутылки с мутноватой горячей водой. Правая сторона его лица была посечена осколками, глаз оплыл и едва открывался под нависшей бровью. Но даже этот заплывший глаз горел пугающей неукротимой ненавистью.

Бегун перевел дыхание, забросил автомат на плечо и снова натянул на голову старый армейский противогаз.