В его объятьях гарпия успокоилась и, кажется, перестала дышать.

Псоглавец не мог понять главного. Сам он ни за какие коврижки не повторил бы того, что сделал маленький капитан. Но Доминго хотя бы представлял себе, что такое иногда случается. И недоумевал, зачем Штернблад устроил балаган с переодеванием.

О, Доминго, сын Ворчака, ни минуты не сомневался, что капитан утихомирил бы гарпию и без кафтанов. Просто не позволил бы в себя вцепиться. Все могло быть проще, без порчи одежды и головокружительных бросков. А вышло иначе.

Мой капитан, что за цель ты преследовал?

Псоглавец еле слышно заворчал, отворачиваясь. Спустя минуту он спал, и ему снился мост через Рыбный канал, драка с вонючкой, треск перил – и удовольствие от смерти врага. Он даже повизгивал от радости, будто щенок. Дергал верхней губой, обнажая клыки.

И булькал, как вода под мостом.

* * *

– Цыпа-цыпа-цыпа… маленький мой, худо тебе…

Василиск Царек захворал. Он лежал на боку, поджав когтистые лапы. Бельма потускнели, став похожими на бляшки с дешевого пояска. Жабье туловище покрылось слизью. Гребень опал, завалился набок – точь-в-точь берет у подвыпившего гуляки.

Из горла вырывалось клокотание.

– Цыпа-цыпа… Хочешь кушенькать?

Нет, и от катышков из млечного сока анчара, своего любимого лакомства, ящерок отказался. Суетясь у клетки, Серафим Нексус был безутешен. Такое случалось с Царьком не в первый раз. После болезни, оправившись, он восставал к жизни – если не как феникс из пепла, то как удав после линьки! – и все равно лейб-малефактор трудно переносил недомогания любимца.

– Дай ему изюма, Серафим.

– У меня нет изюма.

– У меня есть.

– Маленький не любит изюма. Я ему никогда не давал…

– Вот и попробуем.

Нежно-лиловая изюминка влетела между прутьями клетки. В бельме василиска что-то отразилось. Казалось, слепой ящерок увидел подношение. Следом в клетку прилетела вторая изюмина: крупная, аспидно-бордовая. Обе легли рядом с гребнем – драгоценности, выпавшие из монаршего венца.

С трудом подвинув голову, Царек недоверчиво клюнул одну красавицу, затем – вторую.

– Кушенькает! – возликовал Нексус.