– Эй, кузарек!

Сперва он не сообразил, кто его зовет. Но когда из-за липы, растущей вне решетки сада, выступил Прохиндей Мориц, стало ясно: все будет хорошо, да не очень.

Выглядел Мориц ужасно. Под глазами – черные круги. Голова давно не мыта. Волосы слиплись, висят сальными прядями. Губы потрескались, блестит запекшаяся кровь. Прохиндей кренился набок – такие колченоги должны ходить с тростью.

Этот ходил с ножом.

Нож жил отдельно от хозяина, воняющего гнильцой. Нож приплясывал, рыбкой мелькая в пальцах. Нож изгибался, ловя на лезвие солнечных зайчиков. Ножу хотелось пить.

– Греби к дядику, шныбзда. Потолковать надо…

Идея сбежать вспыхнула и погасла. Кристиан и в лучшие-то времена Морица удрал бы от него, как от стоячего. А сейчас – и подавно. Но сердце подсказывало: сбеги, приятель, и покоя не найти. От врага, желающего отомстить за позор, можно бегать хоть сто лет подряд. А от себя куда сбежишь? К Нижней Маме?

Жалея, что сам без ножа, Кристиан вразвалочку двинулся к Морицу. Он тянул время. Глаза шныряли по сторонам. Палка? Камень? Снять пояс? Пожалуй, хотя пряжка – легонькая. Лучше, чем ничего…

Нож ждал.

Он никуда не спешил, кусок острой стали. Не сегодня, значит, завтра. Хорошая погодка, а? Славно убивать в ясный день. И умирать – славно. Лечь на мостовую, зажмуриться, свернуться калачиком. Ложись, Непоседа. Липа уронит на тебя желтую слезу. А Мориц плюнет да пойдет в таверну: выпить за упокой.

– Здравствуй, Мориц.

Споткнувшись, Кристиан обернулся. Поэтому он не увидел, как изменилось лицо Прохиндея, как сбился с такта нож в дрогнувшей руке. И хорошо, что не увидел. Иначе стало бы стыдно за былого кузаря – злой, голодный барбос пятился назад, поджав хвост.

– Давно не виделись. Ты сильно изменился…

У лавки стоял великан Дидель с Тихоней на руке. Кречет вцепился когтями в кожаную перчатку, кося на Прохиндея недобрым глазом. Клобучка на голове Тихони не было. Страшный клюв открылся, из глотки несся раздраженный клекот. Хлопнули крылья, подняв ветер.

– Здорово, Дид, – хрипло ответил Мориц.

Кристиан переводил взгляд с сокольника на бандита, и обратно. Сегодня он повзрослел, сам не заметив того. К ножу шел подросток, готовый умереть, но не потерять лицо. На полпути между ножом и кречетом остановился завтрашний мужчина, выяснивший, что в событиях, как и в домах, главное – не фасад, а укрытое за стенами. Глупо лезть в чужое жилище, выволакивать секреты на свет. Достаточно знать: главное – невидимо.

И принимать тайну, не пытаясь ощупать, взвесить и измерить.

Многое происходит без тебя. Вне тебя. За твоей спиной. Ты видишь отблески, слышишь эхо, чуешь исчезающий запах. Ну и что? Прими и не спорь.