— Во двор несите! — собравшись с силами, приказал я. — Потом обо мне говорить будем.

— Бешеный, — отпрянул родич. — Несите его на улицу. К кандальникам. Да плащом укутайте, оглоеды. Ему сейчас только простыть не хватает…

Я прикрыл глаза. Плывущие мимо стены сложенные неровными каменными блоками убаюкивали, увлекали за собой. Манили в серую пелену беспамятства.

— Ну, вот он, твой Инчута, — недовольно воскликнул Сворк, когда движение кончилось. — В чем ветра прядь держится, а туда же! Под дождь!

Четверо крепких дружинников поставили кресло с моим телом на широкое крыльцо под навесом и встали рядом. Редкие капли заносило сюда со двора, но и их хватало, чтоб я морщился от ощутимых ударов. Леденючий ветер норовил забраться в складки плаща, и уже скоро я задрожал всем телом, выбивая зубами барабанную дробь.

Три с лишним десятка закованных в колодки лучников стояли на коленях под проливным дождем прямо на каменной мостовой крепостного двора. Между ними сновал Парель, обращаясь то к одному, то к другому, что-то втолковывая тем, кто сразу не гнал его прочь.

— Раскуйте их, — выдохнул я, приказывая себе продолжать смотреть, хотя от стыда даже желудок скрутило узлом. На счастье, меня услышали. Гарнизонный кузнец споро прошелся между заключенными, снимая колодки.

— Который из них Инчута? — силился разглядеть я. В серой пелене падающей с неба воды это оказалось не так-то просто сделать. — Позовите его сюда.

Угрюмые стражники подняли ростокца на ноги и, подталкивая пятками копий, вынудили подойти к крыльцу.

Он был жалок. Липнувшая к телу промокшая насквозь добротная одежда. Грязные, слипшиеся волосы и обреченность во взгляде. Он тоже знал, что ему грозит по орейской воинской правде.

— Я не хочу с тобой разговаривать, — остановил я открывшего было рот лучника. — Забирай этих… соучастников. Забирай свои вещи и лошадей. И уходите. Расскажешь князю, за что я тебя выгнал…

— Что? — распахнул глаза Инчута.

— Пошли вон! — равнодушно пояснил я. — Вытолкайте этих… людей взашей. Нет у них боле ни чести, ни правды, ни имени.

— Ты оставляешь им жизнь? — удивился Парель.

— Кому нужна такая жизнь! — взвыл Инчута.

— Ты так ничего и не понял, жрец, — прошипел я сквозь сжатые от холода зубы.

37

37

Огромные, черные головы быков, увенчанные здоровенными, копьями торчащими вперед рогами, словно чудовища из дедовских сказок возникали из густого тумана. Белые полосы вдоль хребтов этих невозможных животных мешали оценить их истинный размер. Но они были велики, много больше обычных из хлевов орейских крестьян. Лоснящиеся от капель воды спины проплывали мимо, и я, в седле сидючи, едва ли мог дотянуться до гигантских холок.