– Я вам верю, верю и тоже… гм… хорошо к вам отношусь, дорогие мои. Очень хорошо отношусь.

– То есть трогать не будешь? – с подозрением осведомился народ.

– Пока нет.

Шапки слегка расслабились. Но именно слегка, поскольку пулемётный ствол и два вооружённых до зубов хвана не позволяли им успокоиться по-настоящему. Да и следующая фраза, говоря откровенно, прозвучала несколько двусмысленно:

– Я хорошо к вам отношусь и потому примчался сразу, как только узнал о вашей беде!

– У нас беда? – вновь насторожился народ.

– Что случилось?

– Вешать будешь?

– Когда вешают, это не беда, а репрессии, – сообщил чересчур умный Шибзич.

– А для народа? – уточнил Штекер Гнилич.

– И для народа репрессии.

– Репрессии – это когда палачей потом вешают, – подумав, сказал какой-то Дурич. – А когда палачи над народом измываются – это беда.

– Беда, – подтвердил Урбек, умело доводя простодушных слушателей до исступления. – Я услышал, что ваш горячо любимый фюрер тяжело болен…

– Мля! – выдохнул Кувалда и горестно посмотрел на близнецов.

Те переглянулись, и Лебра неуверенно поинтересовался:

– Это правда?

– Мля! – разочарованно повторил одноглазый, сообразив, что защищать смертельно больного вождя ушлые шасы не станут и «ЭлектроБарыгу» свернут.

– И в этот трудный час я решил быть с вами, со своими друзьями, – продолжил Урбек. – Давайте вместе обсудим, кто сможет стать следующими великим фюрером вашей великой семьи! – Чётко выверенная пауза. – И перестанет вас обманывать с помощью ужасного Интернета.

И посмотрел на молодых сородичей.

– Мля! – выдохнул Майно.