Случалось, что отец назначал наказания ей — за плохую отметку, за небрежно заправленную постель, за то, что сломя голову носилась по коридору (бегать можно мальчикам, а не девочкам!), за пятно грязи на пальтишке для прогулок и т. п. Тина терпела удары, стиснув зубы, а потом, забившись в какой-нибудь темный угол, подробно, во всех деталях представляла, как расправляется с теми, кто ее бил. Например, как она берет нож и втыкает его в горло служанке, которая отстегала ее плетью. Или как сидит за пультом аэрокара и на бреющем, над самой землей, полете сбивает лакея, по приказу отца оттаскавшего ее за ухо — «за то, что невнимательно слушала госпожу учительницу на уроке хороших манер и получила замечание». Эти кровавые фантазии помогли ей пережить детство и не сломаться. Сейчас, будучи взрослым человеком, Тина сознавала, что определенный запас жестокости в ее душе с той поры остался — так же, как на теле человека, переболевшего шиайтианской серой оспой, остаются после выздоровления глубокие рубцы. Иногда, в драках, это прорывалось наружу (недаром ведь Хогерт Тейкаб увязался за ней после стычки с хулиганами в Кеодосе). В остальное время она старалась держать себя под контролем, и это ей удавалось — раз даже силарские тесты не выявили у нее никаких антисоциальных наклонностей.

Отца Тина в своем воображении ни разу не убивала. Вместо этого она просто уходила от него — молча, не оглядываясь, забрав с собой маму.

В маминой комнате, забитой флаконами и коробочками с лекарствами, сувенирными ковриками, объемными пейзажами в блестящих рамках, засохшими букетиками цветов, всегда было тепло и душно — та боялась сквозняков и не позволяла служанке проветривать.

— Я как старая, никому не нужная тряпка, выброшенная на помойку, — печально повторяла она, глядя на Тину затуманенными от слез глазами. — Наш господин, твой отец, уже несколько лет ко мне не приходит! Я вижу его только по воскресеньям, в зале приветствий. Тина, деточка моя… Если встретишь его в коридоре — скажи ему, что у меня болит голова, ноет сердце и отнимаются ноги, что я умираю… Запомнила, да? Мне без него так плохо… Я никому не нужна…

— Мама, ты нужна мне!

— Я совсем никому не нужна…

На мгновение Тине показалось, что в комнате находится только мамина оболочка и голос, а сама она где-то далеко, так далеко, что не дозовешься.

— Мама, я тебя люблю. Ты мне нужна, — не желая сдаваться, повторила девочка.

— Бедненькая моя… Когда-нибудь и с тобой так будет, в жизни иначе не бывает…

«Раз в жизни иначе не бывает — пропади она пропадом, такая жизнь!»