К вечеру седьмого дня войны 2-е авианосное соединения пришло в Куре. На суше это совпало с захватом Кинчхэка так называемыми коалиционными войсками.
Москва и Европа обсуждали "Совместное заявление Южной Кореи, Японии, Тайваня и Маньчжурии о создании Восточно-Азиатского Союза". Слово Союз всем нравилось.
"Просто удивительно, как прижился в демократических сердцах европейский и, вот теперь, азиатский союз, а Советский был всегда — нон фата", — думал Гном.
Связь потихоньку отпускало. Где-то пролился алюминиевый дождь. До озабоченных своим здоровьем скандинавов он не дошел, Гавайи взволновались. Таиланд выплачивал компенсации незадачливым туристам, которые приехали отдыхать в пространство ядерной войны. Пострадало несколько лайнеров. То ли от дождя, то ли под шумок в них пульнули ракетами под страховку. "Война — все же экономическое мероприятие, считает Игорь и иже с ними, бизнесменами… Житие их, мать".
В Москве уже, было, решили, что война кончается; кто-то из кабинета даже выступил про пограничный инцидент. Мэр Владивостока ушел бы добровольцем воевать в Корею, услышав такие речи родного правительства, но коммунисты Ким Чин Ира отнеслись к России и к мэру с недоверием. Кирилл смеялся до слез и говорил партизану, что Родина его не забудет. Они выпили по коньяку: "Хороший ты парень, — расчувствовался мэр, — перебирайся к нам. Здесь — жизнь. В Москве где развернешься?" Поступок мэра, красивый, но бессмысленный, канул в разрыв фазы: кому-то мобилизация и фронт, кому-то прикол информационных агентств. "Кесарю — кесарево", — отозвался Первый.
При этом его никто не приглашал остаться в Приморье. Он был чужой.
К ночи 7-го сентября 4-е авианосное соединение вернулось на Окинаву, а 1-е — в Куре. Японцы выполнили большую часть своего плана войны и готовы были начать строить мир лучше довоенного. На всякий случай. Чтобы мы не дремали при свете луны, они захватили Бошняков. Дурацкий бой. Подойти было некому. Своих защитников отбили по берегу. Да и место — не сильно людное. Дорогу вывели из тупика недавно. Привыкли, что тупик, доживали. Сейчас с мостом все начало расти, но не в смысле местной милиции или там МЧС, ОМОНа. Нет. Здесь вообще не ждали японцев. Здесь ждали перемен — куда сливаться, в какой мегаполис? А тут война. Как-то плохо они объяснили японцам, что ищут присоединения к другому месту, более выгодному, и вовсе не готовы воевать за принципы демократии и повели себя не по-умному. Многие погибли. Пара рыбацких катеров хотела сбежать морем. Их накрыли японские, потопили. Средний Сахалин был типичный антисевер. Здесь не боролись, здесь удивлялись. Плакали и умирали. Не дождавшись экономического чуда инфраструктуры Тихоокеанского кольца. Перед смертью один дед шептал зареванной семилетней внучке: через тоннель они пришли, от дьявола это, берегись, детка, тоннелей и мостов. Девчонку нашли около моря, собирающую ракушки. Она мычала, а говорить не могла. Когда везли на машине через мост — билась, еле удержали. У нее нашлась мать в Комсомольске. Не алкоголичка, не бомж, а мать как мать, администратор тихой гостиницы, отправила вот внучку к деду на лето… И сидела молчала. Война же. Что теперь поделаешь. Девчушку снимало иностранное видео и сделало безумный репортаж о зверствах японцев. Его показали почему-то только в России, и Москва заголосила: закончить войну любой ценой. Гном рассвирепел. Триста детей Петропавловска были как-то забыты.