Светится? Я тут же получше присмотрелся и понял, что Андрюха прав. Из-под тела Нестерова действительно шло какое-то едва уловимое свечение. Пожалуй, если не знаешь куда глядеть, то и не увидишь.

– Черт! – из моего горла вырвался болезненный стон. – Мне не хочется его просто так бросать. Похоронить бы.

– Будем просто так столбами стоять, нас тут всех похоронят, – прорычал Загребельный и, вскинув лом, резко развернулся назад. Таким способом чекист отреагировал на движение, неожиданно возникшее совсем неподалеку.

Однако, как выяснилось, никакой опасности оно с собой не несло. К нам просто приближался один из людей моего сына. То, что это вновь оказался Васька, я даже воспринял как само собой разумеющееся.

– Товарищ полковник! – закричал он, когда нас все еще разделяло как минимум десять шагов. – Там человека нашли! Ранен он. Гром приказал вас скорее позвать.

– Что за человек? – я сделал шаг навстречу посыльному.

– Кальцев сказал, что вы его знаете. Кравчиком или как-то так кличут.

– Крайчек?! – мы с Лешим выдохнули это имя практически одновременно.

– Ага, точно, Крайчек, – подтвердил парнишка. – Ему ногу пропороло. Крови много потерял.

– Двигаем! Быстро! – Андрюха сразу же рванул вперед. – Этот америкашка должен все знать!

До того места, где лежал основатель и бессменный глава Одинцовской колонии оказалось метров полтораста. Это было подножье высокой квадратной платформы, вдоль основания которой тянулась длинная цепочка овальных отверстий. Сквозь них в зал проходили толстые полупрозрачные трубы, в которых циркулировала какая-то желтоватая фосфоресцирующая жидкость. Однако с полдюжины отверстий оказались не задействованными. Как раз они-то и стали одной из тех лазеек, через которые повстанцам удалось проникнуть в подземелье.

Крайчека я сперва даже не узнал. От того аккуратного, собранного, подтянутого, уверенного в себе заморского гостя не осталось практически ничего. Разве что глаза. В них, как и прежде, горели огни упрямой, можно сказать звериной решимости не сдаваться, всегда и везде идти до конца. Собственно говоря, чувствуя эту самую решимость, к Томасу и тянулись люди, она и делала его лидером.

Оказавшись рядом, я растолкал обступивших Томаса людей, опустился на колени и судорожно притянул к себе старого знакомого.

– Живой? Это здорово, что живой! – горло перехватило, и мой голос совершенно неожиданно превратился в сдавленное сипение.

– Как-то плохо мы с тобой в прошлый раз расстались, – прошептал в ответ раненный. – Ты уж прости меня, Макс.

– С этим все. Проехали.

Произнося эти слова, я совершенно не кривил душой. Во мне больше не было ни злости, ни обиды… быть может, только досада. Ведь послушай меня Томас, и все могло оказаться совершенно по-иному, многие, очень многие могли остаться в живых. Хотя… Гребанный Леший меня почти убедил в существовании судьбы, с которой никак не поспоришь.