Или я поступил так из-за того, что сегодня утром один молодой парень оказался в том углу, где обитали стуимы. И он каждый раз вздрагивал, когда один из них клал ему руку на плечо, успокаивающе что-то говоря.

Но вероятнее всего, я просто перестал его бояться.

Затем я прошелся по камере, как совсем недавно ходил по ней Горген, и тоже в сопровождении двух человек. Я шел по подвалу, обращенному в тюремную камеру, пытаясь поймать враждебные взгляды, но таковых не обнаруживал. Они были какими угодно, эти взгляды – угрюмыми, равнодушными, настороженными и даже заискивающими. Но вражды в них не было, это точно. И мне вдруг стало понятным, для чего ходил Горген. Он пытался определить, не зреет ли против него бунт, чтобы погасить его еще в зародыше.

В конце своей прогулки я бросил через плечо, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Уберите их с прохода, – затем немного помолчал и добавил: – Если к завтрашнему утру они еще будут здесь, я убью всех троих.

И только после этого мысленно схватился за голову. Артур, не слишком ли ты круто себя ведешь? Интересно, можно ли здесь перейти в соседнюю камеру? Ведь если нет, тебе придется убивать их, за базар нужно отвечать.

Горгена, все еще не пришедшего в себя, за ноги оттащили к одной из стен, той, что была без окон. Длинноносый, зажимающий лицо ладонями, из-под которых все еще сочилась кровь, дошел туда сам, второго увели под руки.

Что-то стражи до сих пор не видно, мы ведь изрядно нашумели.

Когда я спросил об этом у Сориуса, тот охотно объяснил, что ее и не будет. Стража вообще относится ко всему происходящему здесь очень либерально, даже если все тут насмерть друг друга переубивают. Больные и раненые тоже не дождутся сочувствия. Выживут – их счастье, сдохнут – туда им и дорога.

Всю ночь мы спали по очереди, ожидая от Горгена ответной атаки. Вряд ли бы мы смогли ее отбить, но настроены были серьезно. Остальные держали стойкий нейтралитет, отлично понимая, что захватить власть – это еще не значит ее удержать. Трезвая позиция, должен заметить.

Сориус принялся меня уговаривать, чтобы я больше не трогал Горгена, потому что он скоро уйдет сам. Голос при этом он не принижал, так что его слова стали общим достоянием. Я же сидел с самым каменным выражением лица, всем своим видом стараясь показать, что если уж приму какое-то решение, то никакие уговоры не помогут мне его изменить. Если Сориус и подыгрывал мне, то делал он это мастерски.

Следующим утром в камере не стало всех троих. Надеюсь, никто не заметил того облегчения, что я испытал, увидев, что за Горгеном захлопнулась дверь. Когда он проходил мимо, я внутренне ужаснулся. Если он бросится на нас, пусть и в его теперешнем состоянии, то легко сметет всех троих. Сметет и затопчет. Но Горген не поднял головы и даже не посмотрел в нашу сторону. Наверное, это произошло потому, что он сломался. Такое бывает с людьми, очень одаренными физически. С самого детства все восторгаются их силой и статью. И вырастают они в полном убеждении, что нет им равных. А когда это все же случается и оказывается, что может быть очень, очень больно, то рушатся основы мироздания и весь мир переворачивается вверх дном.