Часовой согласно кивал.

Потом Джедрик переходила к другой теме:

– Отряд девять?

– Вернется в полдень.

– Дайте знать.

Все, кто его встречал, внимательно его изучали, что, как понимал сам Макки, позволит им при необходимости моментально опознать его.

В доме было два лифта: один скоростной, который без остановок взлетал вверх от тщательно охраняемого уличного входа в боковой стороне здания; второй лифт начинался над четвертым уровнем, там, где находился потолок клетки Пчарки. Они вошли в него и поднялись наверх с остановками на каждом этаже, где Джедрик показывала его часовым.

Когда они вернулись в помещение с клеткой, Макки заметил, что в уличном дверном проеме установили стол. За столом сидел отец тех троих маленьких дикарей и наблюдал за Пчарки, время от времени что-то записывая в блокнот. Теперь Макки знал имя этого человека: Ардир.

Джедрик задержалась у стола.

– Макки может выходить и входить с обычными предосторожностями.

Макки, обратившись к Джедрик, произнес:

– Спасибо, что на этот раз взяли и меня.

– Не нужно сарказма, Макки.

Он и не собирался быть саркастичным, поэтому напомнил себе, что любезности, принятые в Конфедерации, здесь могут быть истолкованы совершенно неожиданным образом.

Джедрик просмотрела записи Ардира, подняла взгляд на Пчарки, потом посмотрела на Макки. Выражение ее лица все это время оставалось абсолютно бесстрастным.

– Встретимся за обедом.

Она вышла, оставив Макки одного.

Макки приблизился к клетке Пчарки, заметив, как подобрались часовые, следившие за ним. Старый говачин сидел в гамаке, сохраняя безразличное выражение лица. Раскаленные докрасна прутья издавали едва слышное шипенье.

– Что будет, если ты дотронешься до прутьев? – спросил Макки.

Говачин неопределенно раздул челюсть. Этот жест был эквивалентен пожатию плечами у людей.