– И никого ничему не научила. – В голосе Забавы прозвучала горькая нотка.

– Ошибаешься, научила. Научила ценить чужую жизнь и чужую волю. Через месяц мы построим Т-конус, и ты увидишь, что решение всепланетного референдума будет однозначно: не включать!

Боянова встала, приняв обычный для себя вид холодной и властной тридцатилетней женщины.

– Может, ты и прав, мыслитель, но пойми одно: мы не имеем права ничего не делать, когда впереди распахивается пропасть, а видим ее только мы с тобой.

– И это я, как ни странно, понимаю. Видят ее многие, но, вероятно, не так, как я или ты. Что касается меня, то я работаю по пословице: глаза страшатся, а руки делают – и буду продолжать в том же духе как должностное лицо. Но чувствовать, к сожалению, способен и я.

– Я знаю. – Забава обошла стол и погладила Аристарха по плечу как маленького, запустила руку в жесткие седые волосы, прочитала нараспев:

Молчание в комнате сгустилось до плотности желе, звуки в нем застревали и гасли, время застыло. Потом Железовский шевельнулся, и Забава убрала руку, пошла к двери, обернулась:

– До связи, комиссар. Как же поздно ты заговорил о чувствах. Не учитывая, что я старше тебя на четверть века и что мы совершенно разные люди.

Железовский снова набычился, ломая гранит лица морщинами.

– Если бы чувства поддавались учету и формализации, человечество давно бы вымерло, а оно живет.

Боянова не слушала, глядя на комиссара отдела с материнской грустью.

– Куда же ты смотрел полвека назад, мастер, когда мы встретились?

Вышла.

Никто не застрахован от ошибок, хотел сказать ей вслед Аристарх, но не сказал. Вместо этого вызвал Умника:

– Прошу подготовить к вводу императив «телохранитель» с персональной «ово». Конкретные объекты: Ратибор Берестов и Забава Боянова.

– Принял, – лаконично ответил Умник.

Поймать Вакулу оказалось непросто, Ратибору удался этот «захват» лишь поздним вечером, когда компьютер нашел физика по «спруту», и тот предложил Берестову встретиться у него дома.