Четверо в кабинете молча ждали. Завьялов читал какую-то рукопись, изредка делая на полях пометки. Боханов медитировал, опустив голову на скрещенные кулаки. Рыков тихо млел в углу у портьеры с застывшим лицом. Глеб Максимович Музыка курил сигарету, гоняя над столом кольца дыма.
Зазвонил телефон.
Завьялов снял трубку, выслушал, водворил на место. Оглядел всех исподлобья:
— Он опоздает на час.
Музыка смял сигарету в пепельнице, хмыкнул.
— Идея собраться принадлежала ему. Не рвется ли мальчик в атаманы?
Боханов, кряхтя, повел могучими плечами, размял лицо.
— Он один знает и, может, больше, чем мы все, вместе взятые. Если бы не он, «Чистилище» не стало бы тем, чем стало. Но мне тоже хотелось бы знать, из-за чего мы сегодня собрались вне плана.
— Большая операция, — негромко сказал Рыков. — Мы вышли на мощнейших дельцов теневой экономики, контролирующих финансовую, а значит, и любую другую власть. А Граф давно собирался предложить Большую операцию. Если вывод верен, то у меня предложение: как бы сделать так, чтобы после разгрома Купола все его сети остались под нашим контролем?
В кабинете референта повисла тишина, которую спустя несколько секунд нарушил смешок Боханова:
— Замахнулся ты, однако, Герман Довлатович! Зачем тебе мафиозные сети? Кланы не потерпят
Начальник службы обеспечения МУРа оценивающе глянул на Рыкова:
— Идея неплохая, но, заменив собой босса, мы вряд ли повернем деятельность Купола в русло закона. Если только не захотим повластвовать сами.
— Я не захочу, — пренебрежительно пробасил Боханов. — Хотя и сам не без греха и слабостей. У меня и так власти достаточно, девать некуда. В последнее время я все чаще ловлю себя на том, что ненавижу людей. Соседей — за то, что начинают стучать молотками в шесть часов утра, а в одиннадцать вечера включают музыку. Прохожих — за то, что их много и все толкаются, спешат, хамят. Пассажиров — за то, что их много, сотрудников — за… — Президент Центра нетрадиционных технологий махнул рукой. — Только и спасает работа да сознание того, что «Чистилище» делает нужное дело.
Завьялов оторвался от бумаг, грустно улыбнулся:
— Оптимисты вы, однако. Еще что-то делаете, к чему-то стремитесь, пусть даже к власти. А я вот давно ничего не хочу, живу по инерции и жду конца света. Устал.
— Как сказал Шопенгауэр, каждый принимает конец своего кругозора за конец света, — проворчал Боханов. — Тебе-то уж грех жаловаться на усталость, Дмитрий Васильевич, ты из нас самый молодой и самый энергичный. Темнишь ты что-то, а? Выкладывай, что знаешь.