- Что? – удивился я. – Суд? Какой суд?

- Какой-какой? – проворчал тофалар. – Вороний суд. На средней ветке сидит одинокий ворон. Это его судят. Сейчас приговор вынесут.

Я начал внимательно наблюдать за вороньей стаей. Словно в подтверждение его слов вороний галдёж внезапно прекратился. От одинокого ворона, сидевшего с опущенной головой, вороны, сидевшие рядом на ветке, начали отодвигаться, перебирая лапками. Секунд двадцать было тихо. Вороны чинно замерли на ветвях, не двигались и молчали. Одна здоровенная ворона вдруг пронзительно каркнула и на одиноко сидящего ворона с разных концов бросились другие вороны. Тот взмыл и уворачиваясь от ударов, обратился в паническое бегство. За ним в погоню помчалось несколько воронов.

- Осудили его! – сказал тофалар. – Приговорили к смерти. Не уйдёт. Заклюют.

Я смотрел на воронью стаю, в галдеже которой в моём сознании слышался явный хохот. Проводил взглядом беглеца и его погоню, и мне слало даже жалко ворона-смертника3.

- За что его так? – спросил Симеон.

Манзырыкчы развёл руками:

- Кто может это знать? У ворон примерно каждый четвёртый самец не имеет пары. Самок не хватает. Эти не женатые вороны тоже в стае летают. Они разведчики. Их не жалко. Их всегда посылают вперёд. Этот ворон не справился. За это его и наказывают.

- Выходит, у воронов свои законы? – спросил я.

- Не только у птиц, - не согласился Манзырыкчы. – У всех зверей и птиц есть свои законы!