Джентльмен в маске помолчал, поигрывая тростью.

— Если я правильно вас, немец-хранитель сообщил о находках в Берлин?

— Пока неясно. — снова встрял Лидделл. — Но за последние два месяца Эберхард отослал в Берлин не меньше семи писем, тогда как за предыдущий год лет таковых было от силы, три!

— Тогда не понимаю, чем вызвано ваше беспокойство. Попробуйте разузнать о находке Эберхардта через ваших германских коллег. Мне всегда казалось, что при всех разногласиях, европейские оккультисты, масоны и прочие розенкрейцеры всегда умели договариваться между собой…

Услышав пренебрежительное «прочие» Уэскотт дёрнулся, будто его кольнули шилом, но тут же взял себя в руки. Ответ прозвучал вполне любезно:

— Вряд ли Эберхардт и русский допустят кого-то к своему сокровищу. Видите ли, изыскания Рукавишникоффа носят… скажем так, не вполне академический характер. По-видимому, он действует в интересах некоей высокопоставленной особы. Если помните, я вам писал…

— Да, было что-то такое. — человек в маске кивнул. — Какой-то вельможа — то ли серб, то ли руританец?

— Граф Ни…

Уэскотт замолк на полуслове — профессор вскинул голову и поднес палец к губам.

— Прошу вас, Уильям, без имен!

— Даже здесь?

— Особенно здесь. У лондонских стен есть уши.

Герметист пожал плечами.

— Как вам будет угодно. Итак, граф… ну, скажем, «N»?

— Не много ли чести? — буркнул из своего кресла Лидделл. — «N» — монограмма великого Бонапарта!

Профессор поворошил угли в камине короткой кочергой. Языки пламени вырвали из полумрака часть сводчатого потолка и висящий над камином средневековый щит-павезу с неразборчивым готическим девизом.

— Ходили слухи, — осторожно продолжил Уэскотт, — что «N» близко знаком с наследником германского кайзера…

— …и, подобно и кронпринцу Вильгельму, помешан на археологии. — желчно ввернул Лидделл. — Он, видите ли, мечтает отыскать следы Третьей расы, следы подлинных обитателей Лемурии! Жалкий дилетант!

Уэскотт опять недовольно покосился на Лидделла. Тот перехватил взгляд и замолк, скорчив недовольную мину.