К тому времени, как над далекими пиками наконец показалось солнце, был оборван последний трос и убит последний солдат. Вероника огляделась: ошеломленная, она не верила, что они победили.
В ушах слегка звенело: крики и лязг сменились низкими голосами и громким топотом. Стражники и селяне осматривали поле битвы, подмастерья отзывали фениксов из крепости – обратно в Гнездо. Веронике же хватило заглянуть Тристану в глаза, чтобы понять: ему надо задержаться и переговорить с отцом.
– Гляну, как там Рекс, – сказала она, не давая ему задать вопрос, а в небе у них над головами пронесся поток алых перьев, среди которых мелькнули пурпурные. Ксепира.
Тристан как-то странно взглянул на нее, и не успела она ничего сообразить, как он сгреб ее в медвежьи объятия. Обнимал он ее на сей раз иначе, не как тогда, на полосе препятствий, вдохновленный успехом. Сейчас он дрожал и словно бы цеплялся за нее, готовый рухнуть на месте.
И если первые объятия показались Веронике глотком холодной воды в жаркий день, то эти больше напоминали спасительный ливень посреди пожара.
От Тристана пахло потом и дымом, зато он был цел и невредим. Живой. Каким-то образом они выжили. Тристан, дрожа, вздохнул, прижав ее к груди, и наконец отпустил. Отошел на шаг и, кивнув в знак благодарности, смешался с толпой.
Провожая его взглядом, Вероника ощутила, как поднимается в душе буря эмоций. Теперь, когда бой окончен, придется иметь дело с последствиями: предательство Вал – как оно на ней скажется? Как станет к ней относиться Тристан? Откроет ее тайну отцу или сохранит? Да и важно ли это теперь? Вероника же на глазах у всей крепости управляла самкой феникса – кто-то да захочет узнать, кто она такая.
По пути к Гнезду Вероника оглядывала погром: всюду боль, кто-то шел сам, кого-то несли – как людей, так и животных. Оказалось, что феникс, скорбевший о Ксо, – ее сын, – принадлежал Летаму, и тот до сих пор не сумел вернуть его.
Вероника облегченно вошла под сень Гнезда, где стояли ящики с бинтами, еда и бочки с водой для возвращающихся фениксов и их соузников.
Их ждал Эрскен и вместе с ним – Воробейка.
Девочка рыдала.
В сложенных чашечкой ладонях она держала Чирика: его мягкие коричневые перышки пятнала кровь. Неподвижный, он поджал лапки к застывшему круглому тельцу. Зрелище напомнило Веронике, как она сама лишилась Ксепиры, а пульсирующие волны опустошенности, исходящие от Воробейки, смешивались с ее собственными болезненными воспоминаниями.
Эрскен посмотрел на нее большими нежными глазами, но девочка уткнулась в павшего друга. Она не видела его, но ее поза и слезы говорили сами за себя.