Скорбь Воробейки напоминала тихую бурю, но когда Эрскен попытался забрать мертвую птичку, она чуть не набросилась на него.

Вероника поспешила вмешаться: ободряюще похлопав Эрскена по руке, взяла Воробейку за плечо и отвела к ящику, где они и присели.

– Воробейка, это я, – шепнула Вероника. – Помнишь? Это…

– Вероника? – вскинула голову Воробейка.

– Да, – стараясь говорить шепотом, ответила Вероника, хотя их разговора никто не мог слышать. – Да, это я.

Воробейка наклонила голову вбок и громко шмыгнула носом:

– Не слышала тебя. Больше не носишь цацки и бусины, не гремишь. – Вероника провела рукой по замызганным и «притихшим» волосам. – И больше нет Чирика, я не… не…

Ее голос задрожал, и она снова сморщилась, когда свежие слезы потекли по грязным щекам.

У Вероники самой поплыло перед глазами, но она сморгнула слезы и обняла Воробейку за плечи, прижала к себе.

– Знаю, – тихо проговорила она. – Очень, очень тебе соболезную.

Вероника никак не могла отделаться от чувства вины: это ведь она придумала выпустить зверей и птиц в бой. Это из-за нее Чирик погиб.

Она вспомнила, как первый раз увидела мертвое животное: мышку, что последовала за ней по оживленной улице Аура-Новы, затоптали. Вероника винила себя, но майора и слышать ничего не хотела.

– Поступая так, ты у них кое-что отнимаешь, – сказала она строго, но с любовью, мудро. – Как будто бедное животное само за себя не думало. Разве ты приказала следовать за тобой? Разве ты отняла у него свободную волю?

Вероника перестала плакать и мотнула головой.

– Нет. А значит, этот малый сам за себя решил, и надо ему отдать должное.

Они завернули мышонка в самый красивый платок, какой был у Вероники, и положили в очаг – на погребальный костер истинного воина, как сказала майора. Вошла Вал и спросила, чем это они заняты, а узнав, усмехнулась и снова ушла. Однако Вероника с бабушкой скорбели, пока не прогорело последнее поленце.

Потом Вероника задумалась: как бы она себя чувствовала, если бы и правда, по примеру той же Вал, приказала зверьку следовать за ней. Такой власти она не хотела и поклялась никогда не лишать зверей свободной воли.

Нет, сказала себе Вероника и сделала глубокий вдох, пытаясь сохранить рассудочность посреди смерти и разрушения. Чирик бился потому, что любил Воробейку, как и остальные звери любили хозяев, что кормили их и заботились о них. Она не станет приписывать себе их храбрость, но воздаст им последние почести.

Их жертва помогла ей, Воробейке и всем выжившим продержаться.

– Да просто, – икнула и утерла нос тыльной стороной ладони Воробейка. – Просто у меня нет… не было друзей, кроме Чирика, на всем белом свете.