Павел ощутил резкую и очень сильную боль в районе правой лопатки, словно кто-то с размаху засадил туда обрезком трубы. Вскрикнул. И потерял сознание.

Поэтому не видел и не слышал последнего акта этой трехсекундной драмы. Откуда-то из полутьмы злобно застрекотал пулемет. И Зина, сделав неуверенный шаг вперед, словно ее подгонял ураганный ветер, как подкошенная рухнула на землю…

Первое, что услышал Данилин, когда пришел в себя, были звуки перестрелки. Стреляли где-то совсем рядом и, как показалось сначала, со всех сторон. Очень сильно болела спина, особенно с правой стороны между позвоночником и лопаткой. Застонав, он повернулся на бок и открыл глаза.

В первые секунды Павел ничего не различал кроме смутных силуэтов деревьев и кустов. Затем картинка приобрела четкость, но людей он по-прежнему не видел. «Зина, – всплыло в сознании. – Она, кажется, выстрелила из винтовки в Круглова. А что потом?.. Зина… Круглов… Где Круглов?!»

Данилин попытался резко приподняться, опершись на правую руку, но тут же, охнув, свалился ничком. Рука, слава богу, шевелилась, но не разгибалась, словно была частично парализована; а боль, стрельнувшая одновременно в позвоночник и грудь, оказалась такой острой, что он снова едва не вырубился. Но противный и болезненный шлепок лицом в сырую траву в конечном счете принес пользу, потому что окончательно прояснил сознание.

«Мне попали в спину! – мелькнуло в мозгу. – Вот почему так хреново. Неужто Зина зацепила, паля в Круглова? Спасибо, что жив. Наверное, помог кевларовый жилет. Пусть больно, но тело чувствую… Черт! Мне нужно оружие. Срочно!»

Однако на этот раз Данилин решил действовать осторожнее. Зачем вскакивать, как ошпаренному, если где-то близко идет перестрелка? Не успеешь подняться, как словишь пулю. А тут лежишь себе спокойно и никто тебя не трогает. Пока, по крайней мере. Вот и попробуем для начала оглядеться.

Теперь он оперся на левый локоть. Движение получилось болезненным, но не таким пронзительным до судорог и холодного пота, как при попытке действовать поврежденной правой рукой. Поэтому в отношении нее Павел проявил осторожность. Сначала слегка ею пошевелил – от кисти до плечевого сустава засвербели ледяные иголки – затем, пусть и с трудом, немного согнул, опустил на землю и лишь после этого облокотился на обе руки.

Между лопаток опять звездануло, как будто туда ткнули электрошокером. Но Павел уже был готов к чему-то подобному и сдержал стон. Если болит, значит, жив еще – так любил приговаривать старый приятель Рашид Хасанов. А коли еще жив, значит, борись, потому что жизнь – это борьба, как утверждал один древний грек. У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба, в общем.