– Я отпущу тебя, ничтожество, как только закончу, – заявил он и, вопреки собственным словам, разжал пальцы и неуклюже отступил на шаг.

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, он развернулся и наотмашь хлестнул меня по лицу. Я охнул от боли. Этот человек всю жизнь провел на Эмеше, и высокая гравитация наполнила его руки силой, подкрепленной массивным кольцом на среднем пальце.

Ничего не сказав в ответ, я вытер рукой рот и свирепо посмотрел на уступавшего мне в росте священника. На руке осталось пятнышко крови. Будь я самим собой – Адрианом Марло, сыном владетельного архонта, – я бы мог вызвать Гиллиама на дуэль за оскорбление. Но я не был Марло, больше не был. Адриан Гибсон лишь опустил голову, сжав губы в тонкую жесткую линию.

– Ты был торговцем, – прорычал священник, встряхнув рукой, – немногим лучше варвара, поэтому придется объяснить тебе.

Его голубой глаз ярко сверкнул в свете газовых фонарей, но другой, черный, только впитывал этот свет и казался глубокой ямой на восковом лице. Он снова поднял уродливую руку, словно бы занося для удара. Я вздрогнул и готов был проклинать себя за это.

– То-то же, – рассмеялся капеллан, и этот звук походил на треск разбитой скрипки.

Он потряс ладонью у самого моего лица, и на его пальце блеснуло темное массивное кольцо. Затем опустил руки и подался вперед, выпятив подбородок, как будто предлагая ударить по нему. Я словно окаменел на мгновение, парализованный социальными условностями. Оставаясь Адрианом Гибсоном, я не мог ударить его.

Все с той же гаденькой усмешкой превосходства Гиллиам проговорил:

– Ага, кажется, ты понял урок. Видишь ли, мирмидонец, здесь тебе не Колоссо. При дворе полагается соблюдать приличия, и не важно, как хорошо ты, по мнению Балиана, обучен, полудикарь останется полудикарем. Кровь скажет все.

– Разумеется, ваше преподобие – настоящий эксперт во всем, что касается полудикарей. – Я старательно выделил это «полу», намекая на его собственное положение. – Так мило, что вы опустились до моего уровня. Какое самопожертвование! Скажите, вы прямо таким и родились или заплатили косторезу за то, чтобы больше походить на таких, как я?

Не в первый раз я удивился тому огню, что пылал в этом человеке. Огню ненависти. Может быть, это уродство вынуждало его действовать в роли палатина и священника с удвоенной жестокостью? Или же он просто видел во мне низшее существо? Может быть, все палатины выглядят такими в глазах плебеев?

«Не это ли разглядел во мне Хлыст?»

Гиллиам размахнулся и снова ударил меня рукой с перстнем. На этот раз я не охнул и не вскрикнул. Волосы мои разлетелись по лицу, но я не отвел взгляда от капеллана. Кровь закипела в нем, грудь тяжело вздымалась.