Утренние барабаны рокотали торжественно и скорбно. Я услышал, как начали выкрикивать имена погибших. Каждое имя вызывало в мыслях образ – лицо, голос, фигуру, – пока не возникло ощущение, будто мои погибшие товарищи поднялись вокруг меня словно призраки.

Сирил Антониус. Сайлас Эбуриан. Тристас Эквитиус. Деметриус Галериус. Эннис Мидэлус. Дэриэн Титиус. Леандр Виссан.

Барабанный бой не смолкал. Семьи уже должны были забрать тела. В Блэклифе не было своего кладбища. Среди этих стен единственное, что говорило о гибели парней, – это пустота там, где они проходили, и молчание там, где звучали их голоса.

Во дворе часовни кадеты тренировались на палках делать выпады и парировать удары под присмотром центуриона. Я мог бы догадаться, что Комендант не отменит занятия даже ради того, чтобы почтить память нескольких десятков курсантов.

Когда я проходил мимо, центурион кивнул мне. Я смутился тому, что он не испытывал отвращения. Разве он не знал, что я – убийца? Разве он не видел вчерашний бой? «Как ты можешь не обращать на это внимания? – Мне хотелось кричать. – Как можешь притворяться, что ничего не случилось?»

Я направился к утесам, рассчитывая найти Элен внизу, в дюнах, где мы всегда оплакивали наших мертвых. По пути мне встретились Фарис и Декс. Без Тристаса, Деметриуса и Леандра они выглядели непривычно, будто животное, лишившееся ног.

Я думал, что они пройдут мимо. Или набросятся на меня с кулаками за то, что дал приказ, уничтоживший их души. Но они остановились предо мной, тихие, подавленные, с такими же, как у меня, красными глазами. Декс не переставая потирал шею, кружа большим пальцем по татуировке Блэклифа.

– Я все вижу их лица, – сказал он. – Слышу их голоса.

Мы еще долго стояли и молчали. Но это было эгоистично с моей стороны – разделять такое горе с кем-то, находить облегчение в том, что они чувствуют такую же ненависть к себе, как и я. Я виновен в том, что их мучают кошмары.

– Вы исполняли приказ, – сказал я. По крайней мере, это бремя я мог взять на себя. – Приказ, который отдал я. Их смерть не на вашей совести. Только на моей.

Я встретился взглядом с Фарисом. Казалось, что от того большого веселого парня, каким он прежде был, осталась только тень.

– Они сейчас свободны, – сказал он, – свободны от Пророков, от Блэклифа. Не то что мы.

Когда Фарис и Декс пошли дальше, я спустился в пустыню, где в тени скал, скрестив ноги и закопавшись по щиколотку в горячий песок, сидела Элен. Ветер трепал ее волосы, в которых отражались бело-золотые волны дюн, освещенные солнцем. Я подошел к ней осторожно, словно к строптивой лошади.