– Что с ним?

Я сдвинул плечами.

– Вы знаете, что с ним. Это уже не четвертая стадия, это последняя…

– Но он, – сказала она и запнулась.

Я кивнул.

– Несколько дней у него есть. Пусть это будут спокойные дни. Больше обезболивающего.

Я вышел, чувствовал ее вопрошающий взгляд, но не стал копаться, что она знает и насколько много. Некоторые вещи пусть остаются нераскрытыми, мы все пока что питекантропы, но скоро этот мир кончится, как и любая нераскрытость человеческих поступков.

Сингуляры смогут увидеть, что человек делал и даже думал в его прошлой жизни досингуляра, какие преступления совершил, а какие только замыслил, но кому та ерунда будет интересна?

Перед кафе Ингрид чуть задержалась, припарковывая автомобиль, а я вошел и сел за первый попавшийся свободный стол.

В первое время, помню, было интересно вот так рассматривать людей в кафешке или в баре, мгновенно собирая о них всю информацию, начиная от медицинской карты родителей, пребывания в яслях, детском саду, школе, поведение в обществе, награды и поощрения, приводы в полицию, премии, бонусы, сомнительные сделки, семейный статус, отзывы на работе, характеристики открытые и внутрикорпоративные…

Каждый, как на ладони, и кем бы ни прикидывался перед окружающими, моментально вижу, что из себя представляет на самом деле. Сегодня это доступно только мне, а завтра станет обыденностью для всех, а это значит, нынешний мир рухнет безвозвратно.

А каким будет?

Ингрид появилась веселая и оживленная, жизнь в мире налаживается, села напротив. Появилась официантка с папкой «Меню» в руках, взглянула на Ингрид, на меня, папку положила передо мной.

Ингрид усмехнулась.

– Ничего не замечаешь?

Я посмотрел вслед официантке.

– Что? Натуралка, разведена, детей нет, незаконченное высшее, небольшие проблемы с печенью, начальный сколиоз…

Она прервала:

– Я не об этом.