Я чуть не проблевался.

— Борис Моисеев! — Толпа загудела недовольным ревом. Вот уж кто должен был испепелиться в термоядерных вспышках. Костюм заднеприводного состоял из переплетенных трубок разного диаметра, напоминающих кишки Чужого.

— Ваааалерий Леееонтьев! — Волосатый гимнаст выскочил, как бухой водитель на красный свет. Кожаный облегающий прикид усеян карманами и отделениями, откуда торчат рукояти метательных ножей, стилетов и сюрекенов. Автор песни про дельтаплан крутанул четкое сальто, вызывая торнадо эмоций у зрителей. Шустрый, сука, старичок.

— Смотри тезка твой, — подколол я Валеру. Тот поморщился.

— А моей бабке нравицца, — задумчиво произнес Егорыч. — Не поверит жеж, што вживую я Леонтьева видал!

— Самим бы отсюда живыми убраться… — Валера снял очки, протер линзы, снова надел.

А между тем, Полковник представлял все новых музыкантов:

— Николай Басков, Леонид Агутин… — Дьявольские артисты купались в лучах прожекторов. — Иииии, наконец… Стааас Михайлов!

Улыбка любимца разведенных женщин вспыхнула почище концертных ламп. Он единственный из всей кодлы предстал в обычном костюме. Ну как обычном… Версаччи, поди. Я прикрыл глаза, пытаясь унять биение своего мега-мотора. Старый знакомый походу не узнал. До сцены метров пятьдесят. Он машет рукой, приветствуя беснующихся, размахивающих нижним бельем зрительниц.

* * *

От пения Баскова я почувствовал легкую тошноту, когда заблеял Укупник, подкатило сильнее. Валерий Леонтьев вызвал изжогу. Но стоило взяться за микрофон Киркорову, и от мощного позыва проблеваться меня спасала лишь чрезвычайная сила воли и несгибаемый характер бойца.

Трибуны колотит в экстазе. Егорыч сурово глядит на сцену исподлобья. Наверно, прикидывая, кому из эстрадных артистов первому раскроить череп егерьским тесаком. Валера слушает концерт спокойно, но оставалось только догадываться, что за безумные мысли отражаются в стеклышках очков этого психопата.

— Эй, Юрик! — крикнул я. За что больно получил прикладом по хребту от конвойного.

— Чего тебе? — Юрик повернул недовольное лицо, поправляя воротник дубленки.

— Женевская конвенция не одобрила бы такие издевательства над пленными. — Я кивнул на сцену, где виляя задом, Моисеев распевал «Голубую луну».

Любитель психоделических жаб нахмурился и закинул в рот семку:

— Я тоже был против концерта, но Полковник захотел шоу…

— Вас точно ждет за это Гаагский трибунал! — Я даже засмеялся. Действие семечек Спауна набирало силу.

Юрик посмотрел на меня подозрительно, сказал:

— Странные эти певцы, от них пахнет смертью… мороз по коже.