Впрочем, мне всегда плохо давалась ложь.

У матери ко мне только один вопрос:

– Вы ее спасете?

Спасу? Хороший вопрос, не правда ли? Что толку в моих навыках и силе кланов, если я не смогу ее спасти?

– Я ее найду, – отвечаю я.

И найду, вне всяких сомнений. Но спасение и поиск – это разные вещи. Кажется, мать это чувствует. Она закрывает глаза и отворачивается.

Мужчина в ковбойской шляпе откашливается и поднимается со стула. На нем старые выцветшие джинсы «Леви'с», которые наверняка были ему впору лет десять назад, но теперь так малы, что живот нависает над пряжкой ремня. Столь же плохо сидящая рубашка прикрывает его дряблый торс, а взгляд налитых кровью глаз, который мужчина бросает на меня, явственно говорит, что он уже в трауре. Что, возможно, он уже и сам не очень верит в спасение.

Он представляет мне мать, мальчика и, наконец, себя. Имя, фамилия, название кланов – всё как положено. Мужчина – дядя пропавшей девочки, а мальчик – ее брат. Все они Бегеи – фамилия такая же обычная для дине, как Смиты для билигаанов. Но кланы – то, что делает человека дине и определяет его родственные обязательства – мне незнакомы.

Он умолкает, ожидая, что и я, в свою очередь, назову свое имя и кланы – чтобы они могли найти для меня место в их маленьком мире, обозначить наши отношения и ту меру дружелюбия, которую они могут проявить ко мне. И то дружелюбие, которое я могу проявить к ним.

Но я молчу. Мне всегда было плевать на традиции. К тому же всем вокруг будет только лучше, если мы останемся друг другу незнакомцами.

Наконец старший Бегей кивает, понимая, что я не склонна соблюдать этикет дине, и жестом указывает на матерчатую сумку у своих ног.

– Это все, что мы можем предложить, – говорит он.

Руки его при этом дрожат, и я понимаю, что лжец из него не лучше, чем из меня. Тем не менее он гордо поднимает подбородок и вызывающе смотрит на меня широко раскрытыми глазами из-под полей шляпы.

Я делаю шаг вперед, наклоняюсь и заглядываю в сумку, после чего быстро произвожу подсчеты в уме. Серебряные украшения неплохи – бусы, старые штампованные браслеты, несколько маленьких традиционных ожерелий. Правда, бирюза в них полная дрянь – не хватает «паучьих жил», которые бы делали камни по-настоящему ценными. Серебро можно будет обменять на нужные мне вещи на рынках Тсэ-Бонито, но бирюза ничего не стоит. Это не более чем красивые голубые камешки.

– Бирюза – дерьмо, – говорю я вслух.

Раздается недовольное ворчание, и брат с силой отодвигает стул. Металлические ножки протестующе скрежещут по плитке. Мальчик скрещивает руки на груди с гримасой отвращения.