Имброциано посмотрела на него, а потом удовлетворенно кивнула.
— Вы хорошо держитесь, — проговорила она. — Никаких истерик.
— Это не в моем характере, — ответил ей Кеа.
— Да, наверное… господин Президент.
Она поднялась, чтобы уйти, но Кеа остановил ее.
— Мои люди предупредили вас, что все случившееся необходимо держать в секрете?
Имброциано передернуло.
— Они очень упорно… убеждали меня в этом. На самом деле, сэр, не было никакой необходимости мне угрожать. Президент или нет, вы мой пациент. А я еще ни разу не нарушила своей клятвы.
— Простите их рвение, — проговорил Кеа. Он думал о том, что, если враги узнают о его болезни, они довольно легко смогут убедить доктора изменить отношение к клятве Гиппократа. — Я был бы вам крайне признателен, если бы вы остались… пока я не решу, что делать дальше.
— Вы продолжаете рассматривать возможность операции, — проговорила Имброциано, — даже несмотря на то, что это испытание, скорее всего, не даст никаких положительных результатов.
— Я сообщу вам о своем решении, — ответил он.
Имброциано ушла. Она была в высшей степени озадачена. Но не более, чем сам Кеа. О чем он думал? Что можно сделать? Самый лучший врач Федерации несколько минут назад сообщил ему, что он обречен. Советники настаивают на том, чтобы он назвал преемника — имея в виду одного из них. Они не говорят этого вслух, но все ясно и без слов — он должен раскрыть им секрет местонахождения АМ‑2.