– Верно, брат, ты такой же, как и мы, – скалится выходящий из песка белый человеческий череп.

Точнее, это не он выходит, а стремительно отступает песок, рушась куда-то вниз. Он сыпется и сыпется вниз. В бесконечность. В бездну. Остаётся лишь белая башня вдалеке, дорога передо мной и багровые небеса над всеми нами.

Уходящий песок обнажает полотно дороги. Это не бетон и не асфальт, а человеческие тела.

– Это те, кого ты «спасал».

Это говорит… кто? Полковник? Или я? Или башня? Багровое небо? Песок?

– Это твои благие намерения.

Верно. Голос прав, кем бы он ни был – вот они мои благие намерения, вот чем я всегда мощу свою дорогу. И вот куда она меня ведёт.

Песок на дороге передо мной уходит вверх вертикальной стеной, а затем всё вокруг озаряет вспышка осветительного снаряда.

Мы говорим, что эти болванки, начинённые «вилли питом»,[32] всего лишь приносят свет, но мы лжём. Потому что свет тоже может быть злым и жестоким, потому что свет слишком часто стал пахнуть фосфором.

Огонь охватывает всё вокруг. Горит дорога у меня под ногами, горит песок и сам воздух. Наверное, горю и я.

Или не я? Или ещё не горю? Или уже не горю?

Огонь жадно лижет летящий вверх песок, сплавляя его в единую массу.

Шаг за шагом я иду к громадному зеркалу, преграждающему путь. Шаг за шагом ко мне идёт моё отражение.

Моё отражение?..

Полковник Коннорс смотрит на меня.

У нас хватает общих воспоминаний. У нас много общих воспоминаний.

У нас много общего.

– Выбор, Алекс, – говорит мне полковник. – Выбирай. Ещё раз. Ещё раз!

«Беретта» всё ещё в моей руке. В стволе всего одна пуля. В капризном механизме – иракский песок. Шансы, что «беретта» выстрелит, – пятьдесят на пятьдесят.

Всё или ничего.