Перед глазами Джедао все раздваивалось. Уравнения, над которыми он когда-то ломал голову, проступили в четких матрицах из звездного огня. Люди превратились в мерцающие пылинки на гобелене лет. Джедао мог бы остаться здесь навсегда, зачарованный миром, каким его видел Куджен; он отдал бы все, чтобы разделить это с гекзархом, только вот…

Куджен в ярости вскочил, несмотря на пронзившие его серебряные копья.

– Как тебе это удалось? – спросил он, но Джедао знал, что лучше не отвечать. – Покорись мне, – продолжил гекзарх, – и я еще смогу тебе многое простить. Нет того, что нельзя было бы исправить. Твой предшественник тоже имел склонность к предательству. – Тем не менее он говорил торопливо; он должен был сознавать, как мало времени у него осталось.

– Пошел ты на хрен, – сказал Джедао на языке мотов, хотя и стремился к этому ви́дению, кристальной ясности ума, который был обширнее и древнее, чем его собственный.

Куджен услышал его.

– Это тоже можно устроить, – сказал гекзарх со сладкой злобой. – Если ты хочешь умолять об этом, если ты хочешь, чтобы тебе доставляло удовольствие умолять об этом – черт возьми, если ты хочешь, чтобы я умолял об этом, могу проявить гибкость. Нет ничего такого, чего бы я не видел, и ничего такого, чего бы я не делал.

Копья вспыхнули ярче, лицо Куджена исказилось.

«Все, что я должен делать, – это терпеть», – думал Джедао, сам в агонии. Была ли эта боль побочным эффектом или отголоском того, что чувствовал Куджен во время формационной атаки? Многообещающий знак, если так.

– Другого шанса у тебя не будет. Я могу дать тебе то, чего не может дать никто другой. Если ты откажешь мне, если позволишь умереть, будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь…

Джедао услышал, как кто-то вскрикнул от ярости. Горло болело, как будто какое-то животное выцарапывало сквозь него путь наружу.

– Я твое орудие, Куджен, но это еще не все, что я есть!

(Он знал, что это ложь. По мере того, как оставшиеся годы будут засасывать его, словно зыбучие пески, он никогда не сделается кем-то большим, чем еще одна марионетка Куджена.)

Копья довершили начатое. Цепь, связывавшая Куджена с Джедао, его нынешним якорем, разорвалась. Вместе с ней ушла и жизнь, за которую так долго цеплялся Куджен.

Но даже в тот момент гекзарх еще не закончил.

– О дитя, – сказал он. Его голос звучал так буднично, что у Джедао волосы встали дыбом. – Никто другой никогда не полюбит тебя.

После этого Куджен исчез.

Внезапно копья рассеялись, и Джедао заморгал, почти ослепленный остаточными изображениями. Пространство врат отступило. Командный центр с его суетливыми сигналами тревоги, обезумевшим персоналом службы безопасности и громкими голосами напомнил ему о важности восстановления порядка.