Солдаты, застывшие у шлагбаума, не сразу заметили офицера, сидевшего на пассажирском сидении, увлеченные перипетиями борьбы могучей машины с дорогой. Внимание на него обратили лишь тогда, когда грузовик остановился, а штандарт-майор вылез наружу, уцепившись за поручень, приваренный к кабине.

О, штандарт-майор внушал уважение! Как иначе, когда в мундир-сутану затянуто тело настоящего атлета добрых два метра ростом! Когда белоснежная колоратка едва сходится на бычьей шее! Караульщик невольно засмотрелся на офицера, промелькнула невольная мысль: такого хоть на агитплакат ставь — не прогадаешь. Символ, а не штандарт-майор!

— Почему задержка? — Голос у офицера был под стать внешнему виду: громкий, зычный и гулкий, словно трубный рев. При звуке подобного гласа у человека, служившего в любой армии, возникает непреодолимое желание вытянуться в струнку, руки по швам и доложиться по всей форме.

— Не виноваты, пан штандарт-майор! — в унисон выпалили братья-патрульные. — Прибыли после патрулирования по месту предписания. На отдых, значитца!

— Ясно, а в чем проблема?

— Дык, пан штандарт-майор, не пущают! Пароль неясный требуют!

— Вот крысы тыловые! Только и надобно, что бюрократию разводить! — Штандарт-майор подтянулся, оправил мундир, подтянул колоратку, выровнял ремень. — Солдат, приказываю пустить этих бравых бойцов!

— Но, пан штандарт-майор… приказ…

— Что?! Выполнять приказ, солдат. Я, — голос офицера преисполнился брезгливым ядом, — беру всю ответственность на себя.

Караульщик с поникшим видом потянулся в кордегардию. Навалился грудью на короткий конец шлагбаума. Полосатая рейка поползла вверх. Чернявые повернулись в офицеру, сияя белыми жемчужинами зубов.

— Спасибо, пан штандарт-майор! За Веру и Отечество!

— За Веру и Отечество!

— Пан штандарт-майор! Пан штандарт-майор! Я доложусь?

— Как угодно! — Офицер вновь забрался в кабину, скосил высокомерный глаз: — Солдат, запомни: офицером становится только тот, кто умеет принимать на себя ответственность.

Растерянный Алекс так и остался стоять, бессмысленно разевая рот и глотая пыль, длинным шлейфом тянувшуюся за грузовиком.

Постоял-постоял, но все-таки решился: забрался в караулку, крутанул колесико телефонного аппарата. Трубка молчала. Только казалось, что где-то там, далеко шумит сонное море. Караульный раздраженно стукнул по рычажку отмены вызова, набрал снова.

Телефон был мертв, что рыба, гниющая на берегу. И даже, если продолжать аналогию, уже подванивал. Алекс бросил бесполезное дело, вышел наружу.

База молчала, только где-то далеко тарахтел мотор, наверное, даже тот самый, от монструозного грузовика с офицером с агитплаката. И только теперь до солдата дошло: номеров-то серийных на машине не было. И эмблемы инквизиторской тоже — единственное, что роднило его с военной техникой — это раскраска. Да и штандарт-майор-то совершенно незнакомый, хотя такую приметную рожу сложно не запомнить.