– Волокуши создают дополнительную нагрузку на двигатель, – хмуро произнёс Порфирьев. – Там полторы тонны вместе с грузом. И нас тринадцать человек плюс «База», которая тянет за двоих. Вездеход рассчитан либо на пятнадцать пассажиров, либо на соответствующий груз, а не на всё сразу! Что бы мы ни делали, расход энергии всё равно будет высоким. Так что не нагнетай. Следи за двигателем, если индикаторы начнут входить в красную зону, будем останавливаться. Сожжём движок – нам крышка!

После этой информации Антон заснуть больше не смог. В пассажирском отсеке вибрирующего от перегруза вездехода повисло тягостное молчание, нарушаемое шипением помех в эфире, и никто не произносил ни слова. Даже стенающий от очередного приступа судорог Иван Вахидович терпел боль молча, с мучительной гримасой пытаясь разогнуть сведённую ногу. К семнадцати ноль-ноль было пройдено только сто девяносто километров, и Порфирьев сообщил, что попытается отыграть еще десять километров. Он увеличил скорость, но индикаторы состояния двигателя быстро вспыхнули тревожными сигналами, и наверстать удалось лишь пять. Капитан остановил машину, и все ринулись разворачивать базу быстрее, чем это возможно. Это удалось сделать спустя полминуты после того, как интоксикация вгрызлась в Ивана Вахидовича, оказавшегося несчастливым обладателем самого маленького срока действия антирада из всех. Но тридцать секунд вне спецпалатки его не убили, несчастного затащили внутрь, и каждый бросился готовиться к неумолимо приближающимся мучениям.

Эта интоксикация далась Антону тяжелее предыдущей. Он едва не умер от жесточайших страданий и едва не сошел с ума от непрекращающейся боли. Забыться тяжёлым сном ему удалось только через шесть с лишним часов непрерывных мучений, и ещё двенадцать часов он не мог проснуться. Во сне его мучала сильнейшая жажда, переполненный мочевой пузырь пронзало острой резью, в сознании роились уродливые сюрреалистичные кошмары. Последний из них заставил Овечкина проснуться в холодном поту, но уже спустя несколько секунд он не мог вспомнить ничего из того, что привело его во сне в такой ужас. Пожалуй, так сильно он страдал только после передозировки, остальные интоксикации проходили в тяжёлых мучениях, но все же не до такой степени. Антон с трудом поднялся на ноги и увидел протянутую ему флягу с водой.

– Пей, – держащее флягу мутное пятно обрело очертания знакомого здоровенного силуэта.

Овечкин что-то промычал в знак благодарности, вцепляясь во флягу, и принялся судорожными глотками вливать в себя воду. Мочевой пузырь снова прорезало болью, и Антон со стоном оторвался от питья. Не в силах распрямиться полностью, он побрел к ширме биотуалета, не выпуская фляги. Когда же у него наступит адаптация к антираду… Сколько можно страдать…