— Это еще почему?

Вопреки всеобщему ожиданию, настоятель не испытывал к пленнику ни злости, ни презрения.

— Вы ничего не помните и вспомнить не сможете, — голос Хвоста звенел уверенностью в истинности своих слов и еще тем, что люди обычно называют фанатизмом. — Даже если захотите, но вы завещали передавать вам эти слова в каждой следующей вашей жизни.

Глаза пленника остекленели:

— Посему, как одним человеком грех вошел в мир,

и грехом смерть,

так и смерть перешла во всех человеков…

— Потому что в нем все согрешили, — раздраженно, и, пожалуй, излишне громко закончил за Хвоста Ворот. — И что?! Не говори мне, что я предложил вам искупать ваши грехи моей жизнью. Я, наверное, могу дойти до чего угодно, ведь слаб, как и любой человек, но возомнить себя…

— Ты говорил, что каждый из нас имеет право на спасение. И ты говорил, что человеческая природа не даст нам удержаться от греха, потому что сам этот мир создан для того, чтобы люди убивали друг друга. И ты говорил, что, только совершив грех, мы сможем понять его природу, и природу этого мира.

— И? Я то тут причем? — Ворот только что не кричал, — Грешите себе на здоровье, если это вам так нужно.

— Но это же то, про что ты говорил, — Кнут внимательно вслушивался в разговор, — Что дары Стикса нужны для убийства, и никто не удержится от того, чтобы хоть раз убить ради корысти.

— Ну, нет, Кну–у–ут, только не ты! — протянул Скала, — Ты же не из их лавочки?

— Кружок юных теологов–ленинцев, — хохотнул Ерш.

— Ты бы так уроки в школе хорошо учил, — бросил Ворот своему напарнику. — Умным надо быть там, где надо.

— Я хорошо уроки в школе учил, — кивнул ничуть не смутившийся Кнут.

— И ты говорил, — продолжил декламировать заветник, — Что не может быть посвящен в сан тот, кто совершил убийство ради собственной выгоды. И что не может быть посвящен в сан тот, кто не познал этот грех. И ты сказал, что каждый, кто хочет быть посвящен в сан и видит в этом свою корысть, должен убить тебя, и грех этот будет прощен, так как ты тут же возродишься.

Проходил бы разговор в другой момент и в другом месте, и Ворот и все остальные с удовольствием бы продолжили слушать, хотя бы потому, что о враге нужно знать как можно больше, но время поджимало. Заветника увели в машину, бросили на пол, спеленав веревками так крепко, что каким бы даром тот не обладал, освободиться бы не смог. Скала предложил свернуть ему шею, но командир, взглянув на реакцию Ворота, отказался.

— Потом выбросим, перед отъездом.

Кумник развернул на подоконнике лист бумаги, набросал план местности, возможные направления атаки, распределил сектора и радиусы обстрела для каждого бойца.