– В каком? – Яковлева обратилась в слух.

– Если Брилёв прикажет нам искусственно сократить население Центра.

– Не смешно! – Светлана обиженно надулась. – Общение с Варягом на тебя плохо влияет! Ты становишься такой, как он!

– Я всегда была такой, как он, – блондинка подарила подруге ироничную улыбку. – Мы одинаковые, разве не видишь? – Ингеборга продемонстрировала Яковлевой светло-соломенную косу. – Жаль, что я поняла это слишком поздно.

– Что? – не поняла Светлана. – Ты о чем? Про натуральных блондинов, что ли?

– Не забивай себе голову. – Ингеборга вернулась к грибному салату. – Тебе это не столь важно. Сосредоточься на медицине, ты должна стать вторым врачом. Может, даже первым, мало ли что.

– Тебе точно нужно чаще отдыхать, – убежденно повторила Яковлева, бросая на Ингеборгу встревоженный взгляд. – Беспокоюсь за тебя, ты меня пугаешь!

– Больше можешь не беспокоиться, – совершенно спокойно произнесла блондинка. – Теперь со мной все хорошо. – Она сделала несколько глотков из бокала с водой и вышла из-за стола: – Пора за работу.

* * *

Следующие трое суток Ингеборга провела за лечением скопившихся в стационаре пациентов. Кристина оказалась права, две трети доставленных Службой Безопасности со второго уровня больных в действительности не находились ни в критическом, ни хотя бы в тяжелом состоянии, и внешний стационар быстро опустел. Обманщиков вроде бы как-то наказали, но вникать в эти мелочи не было ни времени, ни желания. Внешний стационар демонтировали, очередь из дожидающихся приема пациентов вернулась, и работы как всегда было больше, чем времени на нее. Поэтому Ингеборга заранее внесла в свой график окна, предназначавшиеся для сна и собственного лечения, включая коллариум. Россыпь пятен на коже, оставшихся от шрамов, наконец-то начала пропадать, с проплешинами на голове дела обстояли не так радужно, но восстановленные волосяные луковицы дали первые волоски, и повод для оптимизма был.

Потом из Росрезерва вернулась экспедиция, и она одновременно радовалась и изо всех сил запрещала себе рыдать. Все выжили, никто не погиб – это уже само по себе веское основание для радости. Состояние Порфирьева ухудшилось, и она обреченно смотрела в глаза правде: капитана ей не спасти. Он еще силен и бодр, невозмутимо переносит приступы боли, возникающие все чаще, и никто из непосвященных даже не подозревает, что жить ему осталось не более двух десятков месяцев. Обратный отсчет запущен, все, что она может сделать, это хоть как-то его замедлить. Но даже эти ее попытки не дадут максимального эффекта, потому что Порфирьев все равно продолжит выходить на поверхность, сводя к минимуму и ее и без того не самые могучие усилия.